Купленные мной вещи перекочёвывают из одной машины в другую. Я снова сажусь впереди. Я уезжаю, а он остаётся.
Есть о чём подумать, но мысли так перепутались, что не найти ни начала, ни конца ускользающих нитей, не желающих соединяться в единую картину.
Остаток дня я провожу, как в тумане. Настроение испорчено. Пакеты с новой одеждой остаются валяться кучей, как ненужный хлам.
Я не знаю, куда себя деть, а поэтому утаскиваю Тильду на улицу. Мне нужен слушатель. Хотя я точно знаю: ни за что не стану обсуждать с ней ни поход в магазин, ни обед в ресторане, ни встречу с Ольгой.
– Я умею водить машину, – зачем-то признаюсь ей. – Плохо, но умею.
Мы снова в оранжерее. Сегодня – с кофе в термосе и бутербродами. А ещё – пирожными – крохотными, во рту тают. Это Лия расстаралась. Она молодец. Жаль только, что характер у неё мерзкий. А может, это только ко мне она испытывает неприязнь, а с другими – нормальная.
Я не в претензии. Умею вызывать в людях неправильные чувства: Лия меня невзлюбила и Дан, например. Кстати, пропал. Это Нейман его сослал куда-то?
– Стефан тебя обидел? – спрашивает прозорливая Мотя.
– Нет, – болтаю я ногой, попивая кофе. Это правда. Обид быть не может. – Наоборот, порадовал. Позволил купить вещи, которые понравились мне.
– Он добрый, Стефан, – жмурит Мотя глаза, как кошка. – Просто не показывает. Глубоко внутри у него всё. Достучаться трудно.
– Он всегда такой? – пытаюсь исподволь выпытать. А Моте только дай поговорить о любимце – ведётся.
– Нет, наверное. Но мне Стефан угрюмым подростком достался. Сложно оттаивал. Может, так и не отошёл до конца. Жестокий мир бизнеса, Ника. Тяжело терять родителей. А мать у него, считай, на руках умерла. Я ему сто раз говорила: оставь, забудь, иди дальше. А он упёрся. Всё хотел найти заказчиков.
И снова у меня сердце как не выскочит. Я даже чашку отставляю, чтобы Тильда не заметила, как трясутся у меня руки. Слишком похоже. Как будто под копирку сценарий. Его судьба и моя. Может, они связаны куда прочнее, чем я думаю?
– Нашёл? – спрашиваю и чувствую, как срывается голос.
Мотя замирает. Смотрит в пустоту. Чуть вздрагивают губы. Она не отвечает. И голова у неё не барометр: не кивает положительно, не качается отрицательно. Ни единого шанса, что она ответит. И от этого становится ещё страшнее.
Этим вечером Нейман не вернулся, и мы ужинали с Мотей в одиночестве на двоих. Он не явился и к ночи. Он вообще не пришёл.
Видимо, уверенное Ольгино «увидимся» всё же было обоснованным. А я чувствовала горечь, которой, по идее, чувствовать не должна была.
Глава 32
– Молодец, – скупо похвалил меня Вилен.
Мы немного притёрлись друг к другу. Он больше не смотрит на меня с прищуром, не меряет взглядом, а я перестала изображать идиотку. Перехотелось. Надев платье, я словно перекусила мешающую мне преграду.
Нейман прав: я могу быть другой, и ничто сейчас не мешает сделать это. Пошла другая точка отсчёта. Если я бабочка, то должна стать ею, а не сидеть в шкурке червяка. У меня появились другие мечты, помимо убийства.
После Мотиных откровений я вообще теперь не знала, хочу ли убивать Неймана. Жизнь перестала казаться мне чёрно-белой картинкой, где всё построено на контрастах. Я наконец-то начинала чувствовать запахи, замечать другие краски.
Впервые за долгое время у меня появились какие-то простые желания. Не было нужды прятаться, скрываться, думать об одном и том же. И оказалось, что мир велик. Более того: готов принять меня в свои объятья.
Я снова сходила в салон. Посетила несколько магазинов. Купила другое бельё и несколько повседневных платьев. Нет, не отказалась от джинсов, но и платья мне понравилось носить тоже. Чувствовать себя девушкой. Видеть, как и мне оборачиваются вслед. Я помнила, как это бывает. Но раньше стремилась свести эти взгляды на «нет».
Я не хотела влюбляться, переживать душевные катаклизмы, страдать из-за парня. Я смело пропустила этот период. У меня уже был мужчина, к которому я испытывала чересчур сильные чувства. Правда, со знаком минус, но это ничего не меняло.
Наличие свободного времени позволило мне сделать нужные шаги. Как назад – в воспоминания, так и вперёд – к чему-то пока непонятному, но новому. Я вдруг поняла, что после смерти Влада, а потом бабушки, я застыла в какой-то одной точке, ходила по кругу и самые яркие мои эмоции – это ненависть. То, от чего меня когда-то предостерегала бабушка.
Я шла к разрушению себя, но поняла это только сейчас, когда смогла хоть немного разобраться в собственных мыслях и чувствах. Остро хотелось просто жить и не оглядываться назад, поэтому я повисла на оборванном канате: ещё не настало время отпустить прошлое, но уже хотелось идти в неизвестное будущее. Без страховки. Зная, что измочаленная верёвка под ногами может в любой момент оборваться. Но лучше так, чем стоять и ждать. У меня был шанс проскочить опасное место и приобрести прочную почву под ногами. Кажется, я этого хотела.
У меня были деньги. Много денег для меня одной. Правда, до них нужно было добраться, но это мелочь по сравнению со всем остальным. Я по-прежнему оставалась пленницей Неймана и понимала, что пока не могу вырваться, но активно подумывала о побеге. Не знала лишь: готова ли бросить всё, как есть, скрыться и начать новую жизнь. Или всё же стоит довести начатое до конца. Идея снова взять в руки оружие уже не казалась мне такой прекрасной идеей, как раньше. Кажется, я даже этого боялась.
– Ника, это плохая идея, – в очередной раз сказал мне Антон. Он таскался за мной, как заправский маньяк. Я на него не злилась. У него работа такая. Он, наверное, возраста Неймана: здоровый, накачанный, сильный, похожий на опасного зверя, а на поверку – очень терпеливый и добрый.
После занятий он послушно ходил по магазинам. У меня появилась маленькая привычка: я из вылазок «в город» приносила какие-то маленькие приятности для Моти. Мне нравилось дарить, ей – принимать подарки.
Позавчера это был крохотный светильничек ручной работы – светодиод в нежных лепестках розы. Вчера – красивая чашка – белая, с чёрным котиком, чем-то похожим на Чертяку.
Мотя радовалась тихо. Вспыхивали её глаза. Оживало лицо. И я не могла отказать себе в малости: поймать этот кайф ещё раз. Сегодня я вознамерилась попасть на ярмарку. Антон возражал.
– Там слишком много людей, – ворчал он.
– Там бал хризантем, изделия прикладного декоративного искусства из дерева, мёд в сотах и много-много всякой всячины, – зачитывала я проспект, который мне вручил парень с красными ушами – студентик, наверное. – Ну пожалуйста! – молитвенно сложила я руки на груди. – Ну кому я сдалась, Тош?
А потом совершила неожиданное и немыслимое: привстала на цыпочки и, дотянувшись, поцеловала телохранителя в колючую щёку.
– Твою ж мать! – выругался Антон. – Стефан Евгеньевич с меня голову снимет!
Нашёл кого вспомнить.
– Его же нет, – похлопала я ресницами и внутренне сжалась: не привыкла я себя так вести. Я ведь почти заигрываю с ним, на слабости давлю. Вижу же: он почти согласился, хоть и сопротивляется, упирается из чистого упрямства и чувства долга. – Мы ему ничего не скажем. Он и не узнает. Я буду очень послушной. Ну, пожалуйста!
Антон колеблется очень долгую минуту. Что-то прикидывает, наверное.
– Никакой самодеятельности, договорились? Никаких прыжков в сторону. Я всё время за твоей спиной.
– Как ангел-хранитель, – киваю я часто-часто, понимая, что ярмарка меня ждёт. Предвкушаю. Радуюсь. Ликую.
Георгий Павлович хмурится почище Антона.
– Там неудобная парковка. Слишком много открытого пространства.
Вот уж не думала, что и водителя придётся уламывать.
– Ничего. Страшного. Не случится! – чеканю я слова, раздосадованная, что два взрослых мужика ведут себя как параноики. – Это вообще ненужные меры предосторожности. Я никто. Ноль. Не представляю никакого интереса!
