— Спасибо, Макс, за поделку, — негромко шепчет Ксюша, заглядывая мне в глаза и робко улыбаясь. — Она самая красивая!
Я на это ничего не отвечаю. Мешает ком в горле. Просто с улыбкой любуюсь тем, как появляются ямочки на детских щеках.
Любые усилия стоят того, чтобы быть рядом. Я только сейчас начинаю понимать, что значит чувствовать привязанность к кому-то и каково это — хотеть заботиться, испытывать потребность контролировать каждый детский шаг. Похоже, я ещё больший псих, чем мне когда-то казался Ромка.
— А назови меня ещё раз папой.
Кнопка с самым серьёзным видом откладывает вилку и сцепляет пальцы в замок.
— Сначала — свадьба, потом — папа.
Пф-ф… Что-то я не удивлён.
Посидев ещё немного в кафе, с неохотой отвожу ребёнка домой. Кнопка без умолку рассказывает всякие забавные истории из садика и выглядит жутко довольной прогулкой. А я доволен просто от одной мысли, что ей со мной интересно.
У двери Ахметовой не сговариваясь замолкаем. Мне неохота отпускать крошечную ладонь. Всячески тяну время в стремлении продлить этот щемящий момент, но время действительно позднее. Напоследок позволяю себе помечтать, как читаю ей сказку, правда, добраться дальше присказки не успеваю, потому что Ксюша прекращает жевать губу и выдаёт, с неожиданно робкими интонациями:
— А ты никуда не пропадёшь?
— Куда ж я могу деться?
Малышка застенчиво шаркает ножкой, пряча руки за спиной.
— Папы иногда пропадают. Мама говорит, что так бывает, когда любовь проходит.
До сегодняшнего дня не считал себя впечатлительным, но сейчас у меня натурально испарина на лбу выступает.
— А ты что думаешь?
— Что он дурак. Мама такая красивая, а он всё равно ушёл. Поэтому она часто грустит, — Вздыхает Кнопка, хмуря брови. — Не сердись на неё. Хорошо?
— Почему я должен на неё сердиться?
— Мама всегда злится, когда ей страшно.
Опускаюсь на корточки, чтобы наши с Ксюшей глаза были на одном уровне и прижимаю детскую ладонь к губам.
— Я никуда не уйду.
Я круглый дурак, да.
Звоню в дверь.
— Вы долго. — Мари открывает нам в лёгком халате и с влажными, только начавшими подсыхать волосами. Я невольно засматриваюсь, чем нарываюсь на укоризненную усмешку. — Ксения, зайчик, иди умойся, тебе давно пора в кровать.
— Ну, мам, завтра же суббота. Мне в садик не надо, — находится Кнопка, маленьким ураганчиком прошмыгивая в квартиру мимо Мари в сторону ванной. Помедлив, я захожу следом за ней.
— Мартышев, а ты куда навострился?
— Мы принесли эклеры. — Показываю коробку с фирменным логотипом кафе. — Чаем угостишь?
Этот румянец на растерянном лице дорогого стоит!
Внезапно накатывает нестерпимое желание её поцеловать… но не решаюсь. Слишком много событий за сегодняшний день, как пить дать, огребу.
— Сладкое на ночь вредно, — поднимает она бровь, намекая на тщетность моих надежд.
— Мне можно без сахара. И без десерта, — добавляю, направляясь вперёд.
Ахметова мои слова никак не комментирует, молча проходит за мной на кухню, заливает в чайник воду, ставит на огонь и остаётся стоять у плиты, словно не желая смотреть в мою сторону.
Жду, когда она накинется с обвинениями, но Мари продолжает гипнотизировать горящую конфорку.
— Я готов обсудить своё поведение. Но, прежде чем ты начнёшь орать, мне нужны контакты твоего брата, — заговариваю, останавливаясь за спиной Мари. Её плечи тут же напрягаются, а пальцы с силой сжимают вафельное полотенце.
— Зачем? — следует отрывистый вопрос.
— Для начала выяснить, во сколько обойдётся ремонт.
— Это меньшая из твоих проблем, — в её голосе звучит колючая усмешка. — Сегодня мне удалось отправить его домой. Но насколько я знаю Амиля, он сам тебя найдёт, очень скоро, так что…
Что бывает, когда совесть спать мешает
Я не отказываю себе в удовольствии закатить глаза.
На реакцию этого Амиля мне абсолютно фиолетово. Пусть хоть в рупор выкрикивает угрозы, но мои отношения с Ахметовой касаются только нас двоих. Сегодня я откровенно и бессовестно счастлив. И если уж на то пошло, далеко не против осчастливить кое-кого вредного. Если получится.
— Не злись, я улажу вопрос с твоим братом.
— И как интересно? — Мари в сердцах кидает полотенце на стол и резко поворачивается. — Так, как ты привык улаживать все вопросы? Сломаешь ему нос или ещё что-нибудь разнесёшь?
— Я спасал ребёнка.
— Вот за это я правда очень тебе благодарна. Нужно было сразу вас познакомить, несмотря на то что в принципе связываться с тобой не собиралась. Хотела как лучше, а вышло чёрт-те что.
— Ну всё, перестань. Вышло и вышло. — Тянусь к её плечам, чтобы обнять. — Машину починим, лицо заживёт… И даже заново не пострадает, если лезть в наши дела не будет.
Мари шлёпает меня по пальцам.
— Между прочим, имеет право!
— С чего это?
— С того! — Она надувает губы, складывая руки на груди. — Амиль Ксюше пелёнки и памперсы покупал, вместе со мной не спал ночами, баловал, сказки на ночь читал. Он, а не ты! И знаешь что? Я алиментов с тебя не просила, жить в своё удовольствие не мешала. Претензий на этот счёт не имею никаких. Так какого чёрта ты сейчас качаешь права? Хочешь общаться с дочерью — ладно. Но только гонор держи при себе. Здесь тебе никто ничем не обязан.
— Значит, она всё-таки моя дочь? И какого ху… хутора ты молчала? — понижаю голос, заметив застывшую в дверях малышку.
— Так это ты маму бросил? — заинтересованно спрашивает Кнопка, поглядывая то на замершего меня, то на мать.
Растерянно почесав затылок, пытаюсь спасти положение.
— В юности я был идиотом.
— Таким и остался, — шепчет Мари одними губами и обращается уже к дочери — Меня никто не бросал. Макс просто учился в другом городе. У нас никак не получалось быть вместе и мы решили разойтись. Оба так решили. Один вопрос, Ксюнь. Тебе кто такое сказал?
— Баба Валя… — вздохнув, сознаётся Кнопка, теребя край кофты.
— Ах, дедушкина соседка… — бормочет Ахметова, сжимая руки в кулаки. — Ну так она и про гуся говорила, что тот вытоптал ей всю клумбу. Ты же сама видела, как в тех цветах катался её блохастый кот. Люди бывает ошибаются, Зайчонок.
Мило выпятив губу, Кнопка не раз виденным мной в зеркале жестом чешет бровь, придирчиво разглядывая наши с Мари постные лица.
— А Макса всё равно в угол поставить надо!
— Зачем? — искренне недоумеваю, каким образом разговор вдруг принял такой неприятный поворот.
— Чтобы думать над своим поведением.
Вот же… Вредина моя невероятная!
— Вся в мамочку, — вздыхаю, покаянно опуская голову и всем своим видом выражаю полную готовность принять любые уготовленные мне кары.
— Слышал, Мартышев? — усмехается Мари, закусывая слабую улыбку. — Забирай свои эклеры, чтоб думать скучно не было, и немедленно чеши в угол. К себе. А ты, Ксюша, беги в кровать ждать свою сказку.
Сам не понимаю, как оказываюсь деликатно оттиснутым хозяйкой этой негостеприимной ко мне квартиры в прихожую. С коробкой эклеров подмышкой и жгучим нежеланием возвращаться в холостяцкий сплин своей берлоги.
У двери встаю как вкопанный. Молча смотрим друг другу в глаза.
В моей голове крутится столько мыслей, столько желаний и внутренних запретов, причин которых сейчас не вспомнить, что ухватиться за что-то одно нереально. Пытаюсь сжать всё в одно предложение.
Хочешь быть понятым — говори суть.
— Ахметова, выходи за меня замуж!
Мари ожидаемо передёргивается.
— Ни за что!
— Да почему?!
— Может, потому что ты поспорил на меня с боссом? Раскурочил машину моего брата? Вынес мою дверь? Мне продолжать или уже достаточно?
А у самой губы так и норовят разъехаться в улыбке.
— За что-то же ты меня любила когда-то, — шепчу на ухо этой несносной мерзавке и тихо признаюсь — Я скучал по тебе.
— А я в тебе нуждалась. Переросла, как видишь.
