имею. — Она провела рукой по руке — признак того, что она начинает нервничать. — Вот почему… — Она сглотнула. — Вот почему мне понадобятся не только твои деньги. Я просто хочу помочь детям, сделать все, что в моих силах…
— Чтобы то, что случилось с тобой, не случилось с другим ребенком. — Это был не вопрос. Я точно знал, почему из всех богатств, которые я мог бы ей дать, чтобы она больше никогда ни в чем не нуждалась, она решила попросить моей помощи, чтобы помочь другим.
Ее глаза вспыхнули от удивления.
— Ты знаешь.
— Ты станешь моей женой, Мила. Неужели ты думаешь, что я женюсь на женщине, о которой совершенно ничего не знаю?
— Думаю, нет. — В том, как она произнесла эти слова, чувствовалась явная враждебность. Очевидно, ей не нравилось, что я знаю о ней все, даже самые темные секреты, которыми она ни с кем не делилась. Она потерла пальцем висок, и я увидел, что у нее сдали нервы. — Так ты мне поможешь или нет?
Сузив глаза, я изучал ее, внимательно рассматривал, не давая ей опомниться. За все годы ведения бизнеса с разными типами людей по всему миру я научился читать людей. Как интерпретировать язык их тела, видеть тонкие признаки того, можно ли доверять человеку или нет. Выкладывают ли они все карты на стол или скрывают свои истинные мотивы. Это можно назвать хитростью, шестым чувством, когда речь идет о взаимоотношениях с другими людьми. И сейчас все мои инстинкты убеждали меня в том, что в ее истории есть еще много чего интересного. Еще одна причина, возможно, даже более веская, которая подтолкнула ее к тому, чтобы заключить со мной эту сделку. Теперь я хотел узнать, что это за причина, мне нужно было знать. Это был тот же тип любопытства, который сжигает кончики пальцев ребенка, уставившегося на кнопку с огромной надписью "не нажимать". Невозможно было не узнать, что произойдет, если нажать на эту чертову кнопку. Мила сумела разжечь мое любопытство, и я не остановился бы, пока не удовлетворил бы его. Возможно, это и окажется той самой возможностью, которую я терпеливо ждал, вывернув ее предложение так, чтобы оно сработало в мою пользу.
Я потер пальцами щетину на подбородке.
— Хорошо. Я помогу тебе, дам все, что нужно, чтобы проект сиротского приюта заработал. — Ее плечи опустились, и она выдохнула с облегчением. — Но, — продолжил я, и ее настороженный взгляд перешел на мой, — ты должна согласиться стать моей женой как минимум на шесть месяцев, даже после того, как передашь мне свои акции.
— Что? — Пролепетала она. — Мы так не договаривались.
Я ухмыльнулся.
— Теперь договариваемся.
— Ты не можешь этого сделать. — Румянец на ее щеках исчез, глаза расширились от шока. — Святой, ты не можешь этого сделать.
— Напротив, — я скрестил руки, словно дьявол, который вот-вот выхватит душу, — я могу делать все, что, черт возьми, захочу. И если тебе действительно дороги эти дети и этот твой приют мечты, ты пожертвуешь шестью месяцами своей жизни. Я имею в виду, — я одарил ее дьявольской улыбкой, — что такое несколько месяцев твоей жизни, если это означает, что в будущем на стольких маленьких лицах появится улыбка?
Сила манипуляции. Некоторые видели в этом форму колдовства. Я же видел в этом простой способ всегда получать то, что хотел. И сейчас, похоже, Мила была тем, чего я хотел.
— Что это будет, Мила?
То, как она смотрела на меня, ее холодные зеленые глаза практически срезали кожу с моего лица, было чертовски забавно. Мне нравилось, как она меня ненавидит, как ее ненависть ко мне сочится из ее пор. Она поглощала ее, я поглощал ее. И это, блядь, делало мой член твердым.
Я стоял, а Мила продолжала смотреть на меня, вероятно, взвешивая варианты, которых у нее было не так уж много. Потребовалось несколько секунд пристального взгляда, прежде чем она кивнула в знак согласия — неохотно, надо сказать.
— Ты — дьявол, а не святой, ты знаешь это? — Выдохнула она.
— Не обманывай себя. — Я подошел ближе и прижался к ее щеке. — Дьявол не идет ни в какое сравнение.
МИЛА
Хотела бы я сказать, что мне удалось победить упрямство, отказавшись есть его еду. Но, к несчастью для меня, я была человеком и чертовски хотела есть. Поэтому я ела. Я съела каждую крошку на своей тарелке. Но я игнорировала его. Полностью. Как будто этого ублюдка и не было.
Ошиблась ли я, торгуясь с ним, еще предстоит выяснить. Я решила проигнорировать грызущее предупреждение, которое скреблось в моем позвоночнике, говоря мне, что любая сделка со Святым, это все равно что отдать душу дьяволу на серебряном блюде. Но если я собиралась передать ему свои акции в компании, о существовании которой даже не подозревала, то мне чертовски важно было получить от этого хоть что-то.
Елена назвала это возможностью. Можно было бы возразить, что она просто пыталась показать мне преимущества жизни в роскоши и отсутствия необходимости выкраивать каждый пенни, чтобы выжить. Но я знала лучше. Она специально посеяла это маленькое семечко в моей голове и надеялась, что оно прорастет. Я надеялась, что оно не превратится в огромную занозу в моей заднице.
Ставни на окнах столовой были закрыты, как и в моей спальне. Очевидно, Сэйнт пытался что-то скрыть. Этим чем-то была я. Мне блядь повезло, что я оказалась в Италии и не смогла ничего увидеть. По крайней мере, на стене напротив меня висела огромная картина с изображением Колизея, которая, вероятно, была самым близким к тому, чтобы увидеть одну из знаменитых достопримечательностей Италии.
Жуя свежие фрукты, я продолжала смотреть на картину. Различные оттенки синего, использованные в небе над овальным строением, почти совпадали с оттенками глаз Святого. Облаков не было, явный летний день, но в небе на заднем плане было что-то темное. Словно надвигалась гроза, углы переливались от ярко-синего до едва заметного серого. Темно-коричневые цвета того, что осталось от Колизея, были темными, как будто тот, кто писал картину, не пытался сделать его величественным, каким его представлял мир, а скорее хотел показать его руины, сломанные части, хаос, который его разрушил. Уродство того, что когда-то происходило в его стенах. Я не думала, что архитектура может казаться одинокой. Но на этой картине она казалась заброшенной. Покинутой, но прекрасной в своем несовершенстве.
Сэйнт положил салфетку на стол и встал.
— Тетя Елена поможет
