Нэнси действительно очень волновалась, но только до тех пор, пока она не встретилась с Фэй Эллисон лицом к лицу. Как бы ни расхваливал ее Питер, никакие слова не могли подготовить Нэнси к тому, что она увидела и почувствовала. Фэй буквально излучала ласковое участие и тепло, от которого у каждого, кто ее видел, сразу становилось легче на душе.
Фэй была высокой блондинкой — настолько высокой и худой, что даже казалась несколько угловатой, но черты ее лица были мягкими и подвижными, глаза смотрели открыто и внимательно, и в них светилась готовность мгновенно откликнуться на шутку, рассмеяться, дать добрый совет. Вместе с тем в ней чувствовались и серьезность, и способность к искреннему состраданию, и Нэнси сразу ощутила, как ее напряжение спадает.
Питер пробыл с ними около часа, а потом ушел, оставив женщин вдвоем, и Нэнси нисколько об этом не жалела. Они говорили о Бостоне, живописи, Сан-Франциско, детях, о медицинском колледже и тысяче разных вещей и при этом ни словом не обмолвились об аварии. Фэй без стеснения рассказывала о своей жизни, а Нэнси вспоминала кое-какие случаи из детства и юности, которыми она не делилась еще ни с кем.
Нисколько не приукрашивая действительность, как она частенько делала в разговорах с Майклом, Нэнси описывала своей новой знакомой жизнь в сиротском приюте, какой она была на самом деле. Одиночество, бесконечные вопросы о том, кем были ее родители и почему они ее бросили, каково это — быть одной-одинешенькой на всем белом свете, — все это она выкладывала без утайки.
А под конец, сама не зная почему, рассказала Фэй о своем договоре с Марион Хиллард. И Фэй не стала охать и ахать, не стала ни упрекать, ни бранить Нэнси; даже в том, как она слушала сбивчивую речь Нэнси, было столько понимания и участия, что мало-помалу Нэнси справилась с собой, заговорила спокойнее. Сама не заметив как, она поделилась с Фэй мыслями и чувствами, которые занимали, а порой просто мучили ее на протяжении всей жизни, а не только последних четырех месяцев, и испытала от этого огромное облегчение.
Особенно она была рада тому, что могла рассказать кому-то о сделке с матерью Майкла.
— Я не знаю, может быть, это покажется странным или глупым, но… — проговорила Нэнси, глядя на свою новую подругу с почти детской, наивной робостью. — Дело в том, что у меня никогда не было семьи. Моим самым близким человеком была мать-настоятельница. Она была доброй, ласковой женщиной, но она относилась ко мне как… как бездетная тетка может относиться к своей племяннице. Что касалось Марион, то — вопреки всему, что я чувствовала, что я о ней знала от Майкла и от его приятеля Бена — я продолжала мечтать о том, что в конце концов я сумею ей понравиться, что мы станем друзьями и даже…
Глаза Нэнси неожиданно наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.
— Ты надеялась, что она сможет заменить тебе мать?
Нэнси молча кивнула и, яростно заморгав, чтобы стряхнуть с ресниц слезы, хрипло рассмеялась.
— Ну разве это было не глупо?
— Совсем нет, — серьезно ответила Фэй. — Твое предположение вполне естественно. Ты была влюблена в Майкла, у тебя никогда не было своей семьи. То, что тебе хотелось, так сказать, «усыновить» его родных, и объяснимо, и понятно. Скажи только, именно поэтому тебе так больно вспоминать о вашем с Марион договоре?
— Да. Это было самое серьезное доказательство того, как она меня ненавидит.
— Ну, Нэнси, на твоем месте я бы не стала утверждать это так категорично. Все-таки, что ни говори, миссис Хиллард многое для тебя сделала. Она отправила тебя к Питеру, оплатила лечение… — «Не говоря уже о том, — подумала Фэй, — что та же самая Марион Хиллард обеспечила девочке безбедное существование на все полтора-два года, пока она будет лечиться».
— Но ведь все это она дала мне за то, что я отказалась от Майкла! Если бы я не согласилась отречься от него, стала бы она так… тратиться? Нет, Фэй, Марион просто купила меня. Она пожертвовала мною ради сына и ради… себя. Именно тогда я окончательно поняла, что всем моим мечтам насчет того, что когда-нибудь у нас с ней будут близкие, дружеские отношения, не суждено сбыться никогда. И это было ужасно… — Нэнси поникла головой и печально вздохнула. — Что ж, в моей жизни были и другие потери, но я их пережила. Переживу и на этот раз.
— А ты помнишь своих родителей?
— Нет, совсем нет. Я была слишком мала, когда умер отец, и немногим старше, когда мать оставила меня в приюте. Зато я хорошо помню день, когда мне сказали, что она умерла. Я тогда заплакала, хотя до сих пор мне непонятно, отчего. Нет, свою мать я не помню… Должно быть, мне было просто горько и обидно, что меня все бросили.
— Как сейчас? — Это была просто догадка, подсказанная интуицией, но она оказалась правильной.
— Может быть… Да. — Нэнси тряхнула головой. — Ощущать себя брошенной, одинокой — это просто ужасно!.. В голове бьется только одна мысль:
«Кто же будет обо мне заботиться теперь?» Откровенно говоря, и сейчас часто об этом думаю. Тогда-то я, по крайней мере, знала, что сестры-воспитательницы будут заботиться обо мне, пока я не вырасту. Теперь обо мне заботится Питер, да и деньги Марион, откровенно говоря, пришлись очень кстати, но вот меня «подлатают», и что потом?
— А Майкл? Как ты думаешь, он вернется к тебе?
— Думаю, что да. Чаще всего я думаю именно так… — Она замолчала, не докончив фразы.
— А в остальное время?
— Я… — Голос Нэнси дрогнул от обиды. — Иногда я начинаю сомневаться. Сначала я думала, что он просто боится увидеть меня изуродованной, боится отвращения, брезгливости, жалости, которые может вызвать в нем мое лицо. Но ведь Майкл знает, что я лечусь у лучшего врача и что за четыре месяца со мной должны были произойти какие-то изменения. Так почему же тогда он не дает о себе знать? — Нэнси повернулась и посмотрела прямо в лицо Фэй:
— Почему?!
— И как бы ты сама ответила на этот вопрос?
— Не знаю… — Нэнси беспомощно пожала плечами. — Конечно, мне приходят в голову кое-какие варианты, но я стараюсь о них не думать — очень уж все это безрадостно.
— Какие, например?
— Ну, иногда мне кажется, что Марион все-таки сумела убедить Майкла, что девушка с таким «сомнительным происхождением», как у меня, может повредить его профессиональной карьере. Она рассчитывает на Майкла, хочет, чтобы он продолжал ее дело, дело своего отца. Руководство могущественной корпорацией — это уже семейная традиция, в которую не вписывается женитьба на сироте из приюта, у которой нет ни имени, ни цента за душой, на безвестной художнице, которую никто не знает и никогда не узнает. Уж, наверное, Марион хочется, чтобы ее сын женился на какой-нибудь девушке, которая будет равна ему и по рождению, и по богатству.
