Стоило прийти домой, приходил «покой». Где-то до шести вечера было хорошо в одиночестве, потому что в голове начинали роиться мысли.
— Ты привязываешься к ней, чувак…
— Неправда!
— Правда!
— Я никогда ни к кому не привязывался!
— А это что? Ты зависимый!
— Мы с ней просто трахаемся! Причём всего-то несколько дней!
— Ну поживём-увидим…
А в шесть вечера… лютое «ожидание», максимально ужасное и выворачивающее. Даже сердце Егора начинало колотиться сумасшедше всякий раз когда на часах переваливало за восемнадцать ноль-ноль. Он с ужасом ждал этого момента, но избавиться от этого никак не мог. Кошмарное время, кошмарное состояние.
После шести вечера Егор ходил гулять с Николаем, но делал это быстро и мчался домой. После шести он убивал время походами в душ, уборкой, отжиманиями, да чем угодно, лишь бы оно быстрее бежало.
А оно тянулось ме-едленно, как резиновое.
Но наступал час, когда приходила она. Она заглядывала в его комнату, и вечерний желтоватый свет фонарей, проникая комнату, подсвечивал её рыжую копну шикарных волос. Она стояла какое-то время на пороге, смотрела на него. И где бы не застала, за уборкой, отжиманиями или только что вышедшего из душа — улыбалась. А он растерянно ждал, смотрел на неё в ответ судорожно дыша. И она не подходила первой, она стояла на пороге, а он сам шёл и сжав её талию заносил в комнату. Дышал сначала очень долго уткнувшись в её волосы, до ужаса смешной вредный, ядовитый, колкий дурак который рассыпался в такой безумной неждости перед ненавистной девчонкой. Потом он отступал, касался кончиком своего носа — её носа, ждал, пока она не всхлипнет коротко от нетерпения, и только после прижимался к её губам. И это всегда было очень по-разному. Ярко, нежно, судорожно, страстно или трепетно — они целовались долго.
И вот ради этого он по три часа в день, с шести до девяти вечера, не находил себе места. И если она не приходила, а никакой договорённости или выработавшейся привычки не было, то Егор чувствовал себя обворованным и обманутым. И это было ужасно. И он себя за это ругал.
В тот день время уже близилось к девяти и Егор был в режиме «лютого ожидания». Он переделал все дела, он закончил с работой, снова была пятница, а значит можно увезти девчонку на выходные, почему-то страшно хотелось её украсть и куда-то подальше утащить, чтобы не могла прошмыгнуть через перегородку к себе в комнату.
Вино остывало в холодильнике.
Имелась палка «Романо» и какой-то приличный сыр.
И руки уже ныли, хотелось, чтобы… пришла.
Стук в дверь подрезал две из трёх ниточки, держащие сердце в грудной клетке, а оно повисло, опасно раскачиваясь и ударяясь о рёбра.
Вероника Соболева не приходит через дверь, она всегда идёт через балкон. А ещё она не шумит и не просит: «Не надо!».
Егор Иванович бросился к двери и не глядя в глазок её распахнул.
Вероника Соболева, ужасно расстроенная и её брат рядом, ужасно злой. Девчонка не то плакала, не то только-только прекратила, она была трогательно-испуганной и почти воинственной при этом. И при всей ненависти к женским слезам, Егор никак не мог оставаться спокойным.
Он протянул руку и прежде чем кто-то что-то понял, как котёнка за шкирку, подтянул к себе Веронику и крепко обняв, скрыл от Влада. Теперь из захвата его рук была видна только рыжая копна волос.
— Это всё из-за тебя! — прорычал Влад, не глядя на сестру. Он будто и не обратил внимания на этот собственнический жест и даже не стал ему противиться.
— Что из-за меня?
— Она постоянно страдает! Она, блин, подралась!
— Да, — просто ответил Егор, не сопротивляясь Владу, который изо всех давил своей негативной яростной энергией.
Егор только уткнулся в волосы Вероники, как опиумный наркоман, видящий цель и не видящий препятствий. Он хотел сейчас обнимать Соболеву и вдыхать запах её волос, кайфовать от этого и не обращать ни на что внимания. Он хотел «потреблять», и если для этого нужно её жалеть, а брата её слушать — хорошо. Пусть так.
Эта метаморфоза, эта новая сторона натуры Егора пугала, и он пока анализировать её не хотел.
— Мне нечего тебе сказать. Я постараюсь не допускать больше таких глупостей. Но она со мной. И я с ней честен — это я обещаю и за это ручаюсь.
— Честен? — Влад нахмурился и уставился на мужчину, держащего его сестру.
— Что-то не так? Я планирую быть честным. Вероника согласна на это. Иванова — это проблема, да, но твоя сестра захотела решить её самостоятельно. Она… не маленькая.
— И ты этим пользуешься? — Влад нападал.
— Не слушайте, — тихий голос Вероники отвлёк двух громкоголосых мужчин. Она подняла голову и посмотрела Егору в глаза. Облизнула сухие губы и улыбнулась.
— Вы же знаете…
Она не успела договорить, а он почему-то кивнул.
— Знаю. Не парься… Меня не напугать разъярённым Тибальтом.
Примечание:
Почему им двоим,
Тем, кто мною любим,
Превращать жизнь в войну
Почему, почему?
"Как жаль" — Мюзикл "Ромео и Джульетта" — ария Джульетты
=А на меньшее я не согласен.*
Когда Влад ушёл — стало тихо. Он уходил с шумным хлопком двери, выставив руку и заявив, что Вероника всё будет расхлёбывать сама.
— Переживаешь? Или настолько сумасшедшая, что считаешь, это нормальным? — Егор убрал волосы с её лица и погладил круглые милые щёки.
Синяки почти сошли и казались только тенью прошедшей беды, и лицо будто становилось всё более прекрасным с каждым днём. С каждым утром оно свежело и светлело, оттого привязанность к этому образу становилась всё сильнее. Егор будто каждый день влипал всё сильнее, пока Вероника на его глазах расцветала.
— Он меня поймёт. Когда пройдёт всё это… Когда синяки заживут, когда… Иванова успокоится.
— Или я её грохну, — смех Егора заставил Роню поднять голову. — Не обольщайся, милая. Не от огромной любви. Просто… бесят такие… комары, как Иванова.
Не от огромной любви.
Роня засмеялась и уткнулась лбом в его грудь. Ну неужели можно быть таким ослом? Отрицать раз за разом что-то, а потом всё равно быть вот таким пушистым.
Он предложил ей поехать куда-то на выходные, но добавил, что это просто потому что скучно в городе. Он налил ей вина, он смотрел на неё не отрываясь, подперев щёку кулаком. Он слушал её, не отвлекаясь, улыбаясь. Как получивший еду и тень хищник, наслаждался бы долгожданным отдыхом.
— Егор, а вы… были женаты? — спросила Вероника.
Они всё так же сидели за столом, даже не держались за руки. Почему-то хотелось не трахаться, а любоваться. И любовались же, до странного долго и вдумчиво. Егор отмечал всякие глупые мелочи, как она нос чешет, как волосы за ухо убирает, какие у неё губы и какая кожа, и какие глаза, хоть ни за что бы и не назвал их цвет и даже не обрисовал бы её портрет. Вероника же и так его хорошо знала, она ловила его реакцию на себя. И это было интересно, это было необычно, видеть как предмет твоей любви — клюёт на тебя.
— Нет, — он пожал плечами, расслабленно откинулся на стуле и сделал глоток вина.
— Почему?
— А должен?
— Вы… привлекательны, — тихо сказала она. Без стеснения, просто факты и он даже не чувствовал лести.
Он казался Роне самым красивым и в голову ей прийти не могло, что кто-то думал бы иначе. Егор был классически хорош, симметричен. И всё что было в нём плохого, всё что могло у другого показаться минусом — тут было ужасно к месту. Он не был мускулист, но крепкое тело не было отвратительным или красивым, и в этой не раздражающей обычности, таилось что-то жутко привлекательное. У Егора были неопределённого цвета волосы, не то рыжеватые, не то каштановые, не то совсем тёмные. Но они были мягкими и так красиво падали на лоб, что казалось будто кто-то его такого милого нарисовал подчиняясь собственной прекрасной фантазии.
