– Боже, Лотти. Неужели ты не понимаешь, что я старался быть сильным? Когда я видел, как ты страдаешь, у меня сердце рвалось на части. Я не хотел сделать еще хуже, демонстрируя свою боль.
– Разве ты не понимаешь, что не показать свою боль было в миллион раз хуже? Да лучше было погоревать вместе. Оплакать нашу девочку. А не пытаться во что бы то ни стало завести другого ребенка. Но ты только этого и хотел.
– Нет, Лотти. Не надо переписывать прошлое. Я пытался спасти то, что осталось после катастрофы, которую я учинил. Я отвечал за смерть нашей дочери, за то, что ты больше не можешь зачать естественным путем. Я изо всех сил пытался исправить ситуацию. Должен был.
– Может быть. Но я воспринимала это совсем не так. Мне казалось, что ты женился на мне лишь для того, чтобы я забеременела. А когда мы потеряли Серафину, ты понял, что совершил ошибку. Что сама по себе я тебе не нужна. И поэтому ты так носился с новой беременностью – чтобы оправдать этот брак в своих глазах.
– О боже! – Рафаэль отвернулся, прошелся туда-сюда, прежде чем продолжить. – Не верю своим ушам. Такое ощущение, что ты выдумала все это исключительно для самоуспокоения. Сбежав от меня, даже не попытавшись поговорить, ты, значит, оказала мне услугу? Сказав, что не любила, ты освободила меня от цепей ужасного брака?
– Да.
– И это единственная причина? И на самом деле, я тебе не надоел?
– Нет, ничего подобного.
– И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
– Да. Потому что это правда. И я была права – без меня тебе жилось лучше. Ты двигался вперед. Заводил новые отношения. И если бы не несчастный случай, ты бы никогда больше не захотел меня видеть.
– Не смей мне рассказывать о моей жизни. – Казалось, Рафаэль вот-вот взорвется. – Ты ничего не знаешь, Шарлотта. Ничего.
– Но ты же не поехал за мной. Не попытался вернуть.
– После того, что ты сказала? Есть такая вещь, как гордость, знаешь ли. Я никогда не буду умолять. Я могу контролировать почти все в своей жизни, но даже мне не под силу заставить кого-то любить меня.
По лицу Лотти градом катились слезы.
– Тебе не надо заставлять меня, Раф. Я всегда тебя любила. – Она закрыла лицо руками. – И всегда буду любить.
Рафаэль смотрел на дрожащую фигурку, стоящую с другой стороны могилы. Она казалась такой ранимой, такой хрупкой. Всеми фибрами своей души он желал подойти к ней и обнять покрепче. И не выпускать. Но не мог. Разве могут быть правдой ее внезапные откровения? Она выпалила их с таким выражением лица, говорила так ожесточенно. Нет, он на это не купится. Не позволит ей снова ранить себя. Уж слишком памятные были ощущения.
Он по-прежнему чувствовал жгучую боль, вспоминая слова Лотти. И это придавало ему сил. Сил, которые так были нужны ему, чтобы не тянуться к ней, чтобы не взять в ладони ее зареванное лицо, не прижаться к ней губами и не стереть поцелуями печаль с ее чела.
– Ты ничего не хочешь сказать? – Страдальческий голос Лотти нарушил затянувшуюся тишину.
– А что тут скажешь? – не глядя на Лотти, ответил он. Он боялся, что посмотрит на нее и потеряет силы и решимость, которые по крупице собирал два года. – Ты и так заранее уверена, что все знаешь. Ты в корне изменила мою жизнь и даже не спросила, хочу ли я этого. А ведь стоило спросить, и ты бы узнала, как сильно заблуждаешься на мой счет. Никогда моей главной целью не было лишь рождение детей. Тем не менее, – тут он позволил себе робкий взгляд на нижнюю часть ее лица и снова опустил глаза, – если тебе так комфортнее, если такие рассуждения обо мне смягчают твое чувство вины, то не стесняйся, продолжай в том же духе. Теперь это не имеет никакого значения. Только не жди, что я тебе поверю.
– Раф! Я просто пытаюсь объяснить, что я чувствовала в тот момент и почему ушла от тебя.
– Не напрягайся почем зря. Уже немного поздно для этого. Один раз я обманулся на твой счет, но больше этого не повторится. А сейчас я возвращаюсь в палаццо и советую тебе сделать то же. Если ты замерзнешь тут насмерть, проблемы это не решит.
Лотти проводила Рафаэля взглядом. Внезапно он остановился, обернулся и произнес властным, не терпящим возражений тоном:
– И даже не думай о том, чтобы сбежать снова, Лотти. Я буду наблюдать за тобой.
Рафаэль ворвался в свой кабинет в палаццо и с грохотом захлопнул дверь. Вдали от заплаканной и несчастной Лотти он чувствовал, как боль уступает место гневу, который, казалось, захватил его полностью. Он никогда не ощущал ничего подобного раньше. Включая компьютер, он заметил, как сильно дрожат руки.
Как она только смеет снова говорить об отъезде? А ведь сейчас она вынашивает его ребенка! Сердце зашлось от гнева и несправедливости. Он открыл почту, пытаясь отвлечься, укротить разбушевавшиеся эмоции, пока он не наделал каких-нибудь глупостей.
Он вспомнил, как они сидели рядом на благотворительном вечере. Какая мука! Она выглядела так обворожительно в этом шелковом платье. Такая нежная, такая прекрасная… Ему хотелось одновременно защитить ее и овладеть ею – не важно, в каком порядке. Она красиво уложила волосы, а сережки с фиалками отражали свет ее глаз, и никогда еще она не казалась ему более желанной.
Перевести ее в южное крыло – единственное верное решение. Только так он мог сохранить здравый рассудок и контроль над собой. Однако на следующее утро он проснулся с ощущением, что что-то не так, сердце сжимал страх. И Лотти нигде не было.
Он поддался искушению и постучал в ее дверь, но, не услышав ответа, заставил себя не заглядывать внутрь. Вместо этого бродил по палаццо, искал ее повсюду, пока наконец не забрел на могилу дочери. И лишь для того, чтобы услышать, что она снова покидает его.
Тяжело дыша, Рафаэль склонился над экраном компьютера, постарался сконцентрироваться на лавине писем. Одно из них было из офиса доктора Овейзи – их просили проинформировать о результате подсадки эмбриона. Рафаэль набросал краткий ответ, подтвердив, что графиня Ривальди беременна. Беременна.
А он станет отцом. Ему бы ликовать, пребывать в эйфории. Когда он лежал на больничной койке, размышляя о том, что стал бесплодным, это было единственное, о чем он мог думать. О том, что у него остался последний шанс стать отцом. Он поставил перед собой цель и достиг ее. Так какого же черта он чувствует себя сейчас так паршиво? Почему ему больнее, чем когда он очнулся после того чертова несчастного случая, весь в синяках и ранах? Из-за Лотти – вот почему.
Лотти неподвижно стояла у могилы дочери. Она не могла двигаться. Замерзшая, онемевшая после спора с Рафаэлем. Она знала, что это будет нелегко – сообщить ему, что она уезжает. В прошлый раз она сбежала, как трусиха. В этот раз они стояли лицом к лицу, когда она произносила эти слова. Как же глупо было считать, что она сможет убедить его, заставить понять ее мотивы. Она совсем не была готова к тому, что в итоге будет объясняться ему в любви. Что-то в глубинах подсознания заставило ее надеяться, что Рафаэль ответит тем же? Что ж, в этом случае ее подсознание должно умереть долгой мучительной смертью. Потому что оно тоже ее предало. От ее гордости остались одни лохмотья. А сердце истекает кровью…
