Руби прошла — почти пробежала — мимо нее и устремилась к лестнице. Нора поняла, что нужно действовать быстро.
— Не разжечь ли камин? Июньскими ночами бывает прохладно.
Руби остановилась так резко, что чуть не упала. Затем, не отвечая, присела на корточки перед камином, чтобы разжечь огонь. Она действовала точно так, как учил дедушка Бридж.
— Кажется, некоторые вещи не забываются, — заметила Нора.
Руби протянула руки к огню. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем она повернулась к Норе и сказала:
— Кроме одной — что такое иметь мать.
Нора прерывисто вздохнула:
— Ты несправедлива. Я была с тобой постоянно, до тех пор…
— До тех пор, пока не бросила.
Нора стиснула руки, чтобы Руби не видела, как они дрожат.
— Для меня весь мир был сосредоточен в тебе и Кэролайн.
Руби сухо рассмеялась, встала и подошла к Норе.
— Помнится, мы не заменили тебе весь мир, когда мне было шестнадцать. Ведь это в тот год ты вошла в гостиную, поставила на пол чемодан и объявила, что уезжаешь. Что ты тогда сказала? «Кто хочет поехать со мной?» Да, именно так.
— «Кто хочет поехать со мной?» Как будто мы с Кэролайн должны были отложить вилки, встать из-за стола и уехать от папы, из нашего дома только потому, что ты решила, что тебе там больше не нравится.
— Я вовсе не решила… я уехала, потому что…
— Мне все равно, почему ты уехала. Это только тебе интересно.
Норе отчаянно хотелось заставить дочь понять хоть что-то, пусть не все, но достаточно для того, чтобы они могли поговорить.
— Ты обо мне ничего не знаешь.
Руби посмотрела на мать, и Нора поняла, что в ее душе идет внутренняя борьба. Казалось, Руби хотелось одновременно и прекратить борьбу, и продолжать. Нору это удивило. Почему Руби старалась сохранить дистанцию между ними, она понимала. Было непонятно другое: почему Руби до сих пор стоит здесь. Эта загадка приводила Нору в замешательство. У нее возникло тревожное ощущение, будто Руби, ее честная, даже слишком честная, дочь что-то скрывает.
— В таком случае расскажи что-нибудь о себе, — наконец попросила Руби.
Нора поняла, что это ее шанс, только нужно действовать очень осторожно.
— Хорошо. Давай посидим на веранде, как бывало — помнишь? — и поговорим.
Руби усмехнулась:
— Я просила тебя рассказать о себе, а вовсе не предлагала обменяться откровениями.
— Но мне тоже нужно узнать что-нибудь о тебе, — возразила Нора. — Кроме того, если мы будем говорить обе, то можно притвориться, будто это беседа.
Руби больше не смеялась.
— Звучит очень похоже на «Молчание ягнят». Услуга за услугу. За каждый секрет, которым ты со мной поделишься, я поделюсь одним своим.
— Полагаю, мне отводится роль Ганнибала Лектсра, доктора-людоеда и психопата… Очень мило с твоей стороны.
Руби пристальнее всмотрелась в ее лицо.
— А что, это может оказаться интересным. Мне двадцать семь, тебе пятьдесят… кажется, позавчера исполнилось? Наверное, нам пора поговорить. Давай.
Руби пересекла кухню и скрылась за дверью на веранду. Нора проводила дочь взглядом и, только когда хлопнула сетчатая дверь, позволила себе улыбнуться.
Руби помнит день ее рождения.
Она перебралась на веранду и с радостью отметила, что дождь кончился. Ее лица коснулся прохладный вечерний ветерок, принесший с собой запахи прежней жизни — моря, песка, роз, увивающих перила. В этом году они зацвели рано, как всегда бывает после теплой зимы. Еще пара недель, и на розах, карабкающихся по шпалерам и оплетающим забор, раскроются цветы размером с блюдце.
Во двор прокрались сумерки, темнота просачивалась между планками забора, расползалась по стенам дома, словно чернила по промокашке. Закат окрасил небо в лиловые и розовые тона.
На веранде горела лампа, озаряя спину Руби желтоватым светом. В поношенной, кое-где рваной одежде, с коротко подстриженными волосами Руби походила на подростка и казалась очень ранимой. Норе вдруг захотелось протянуть к ней руку, отвести с лица прядь черных волос и тихо сказать…
— Не говори этого, Нора.
Нора нахмурилась:
— Чего?
— «Ах, Руби, ты могла бы быть очень красивой, если бы только чуть-чуть постаралась».
Дочь прочла ее мысли. Нора была поражена. Конечно, она много раз говорила эти слова и действительно собиралась повторить их секунду назад, но они не значили ничего особенного. По-видимому, Руби считала по-другому, если помнила их до сих пор.
Норе стало стыдно.
— Извини. Мне следовало выразиться по-другому: ты прекрасна какая есть.
Руби повернулась и снова пристально посмотрела на мать. Воцарилось молчание, стало совсем тихо, только негромко шептало море да где-то в ветвях изредка каркала ворона.
— Ладно. Нора. — Руби скрестила руки на груди и с напускной небрежностью прислонилась к столбику веранды. — Поведай что-нибудь, чего я не знаю.
Нора посмотрела на дочь, увидела в темных глазах выражение усталости и глубоко вздохнула.
— Ты считаешь, я тебя не понимаю, — осторожно начала она, — но мне известно, что такое разрыв с родителями.
Руби выпрямилась, отошла от столбика и села рядом с Норой в белое плетеное кресло.
— Ты же любила родителей, ты нам про них много рассказывала.
— То, что я рассказывала, — правда, — задумчиво проговорила Нора, — и одновременно ложь. Я никогда не умела сочинять сказки, поэтому истории, которые я рассказывала вам перед сном, обычно состояли из отдельных кусочков моей собственной жизни, только немного приукрашенных. Мне хотелось, чтобы вы с Каро знали свои корни.
— Что значит «приукрашенных»?
Нора выдержала взгляд дочери.
— Как бы ни было тяжело, всегда бывают светлые моменты. Светлые моменты — вот о чем я вам рассказывала. — Она снова вздохнула. — Я ушла из дома в тот день, когда закончила школу, и больше не возвращалась.
— Ты убежала?
— От отца — да, а мать я любила.
— Ты виделась потом с ними?
Нора помолчала и, не выдержав, закрыла глаза.
— С отцом однажды — на маминых похоронах. Это было до вашего рождения.
— И все?
— Да.
Как Норе хотелось, чтобы это короткое слово не причиняло ей боли. События, о которых шла речь, происходили очень давно, и чувства должны были притупиться. Она наклонилась к Руби:
— Отца я больше не видела, даже не была на его похоронах, и мне пришлось всю жизнь жить с этим. Я не жалею, только… мне грустно. Хотелось бы, чтобы он был другим человеком, чтобы я могла его любить.
— Ты вообще его никогда не любила?
— Не помню, может быть, в самом раннем детстве.
Руби встала, подошла к перилам и стала смотреть на море.
