Захлопнув дверь машины, Корней отошел чуть в сторону, достал из кармана телефон, начал проверять пропущенные сообщения и звонки. Во время осмотра объекта не отвлекался, но слышал, что кто-то ему таки писал. Вадим остался в одном из домов — ему было поручено самостоятельно сделать втык бригаде за обнаруженную халтуру. Ничего критичного, но должно ведь быть идеально, а не удовлетворительно. Да и для Вадима тоже опыт. В конце концов, парень-то явно амбициозный. Вот пусть учится подкреплять амбиции действиями. Сопоставлять представления о своих способностях и свою же реальность.
Копошащийся в телефоне Высоцкий слышал стук каблуков. И даже отмечал, что движутся они явно в его сторону, но совсем не ожидал, что остановятся практически за спиной. Что за стуком последует сначала несмелое покашливание, а потом тихое:
— К-корней В-владимирович. З-здравствуйте…
* * *
Пусть он думал о Ланцовой больше, чем стоило бы, но не ожидал, что она материализуется здесь и сейчас.
А она материализовалась.
Стояла, сцепив руки в замке, уже краснея, хотя, казалось бы, с чего вдруг? Взгляд отводила, головой то и дело потряхивала, отгоняя с лица волосы.
— Привет. Какими судьбами здесь? — из-под опущенных ресниц следила, как он разворачивается, прячет телефон в карман. На ответное приветствие и вопрос отреагировала странно — будто вздрогнула. Хотя с чего дрожать-то?
— В м-магазин иду. Через к-комплекс ближе… — снова сказала, запинаясь. В глаза смотреть не рисковала. Действительно какая-то испуганная.
— Молодец, — Высоцкий чуть склонил голову, изучая девичье лицо. Вроде бы должно быть все равно, чего и с чего вдруг она боится. А ему стало любопытно. — Как дела у бабушки?
Он задал вероятно не самый тактичный вопрос, поймал-таки мимолетный испуганный девичий взгляд, но она почти сразу снова опустила глаза.
— Все нормально, спасибо, — ответила уже без заикания, но все же как-то слишком тихо.
— У тебя все хорошо? Ты странно себя ведешь…
И он мог бы проигнорировать все это. Хотя не просто «мог бы», а даже «должен был». Но вместе этого родился очередной вопрос. Почему-то.
— Все хорошо! — ответ с излишним энтузиазмом же позволил сильнее убедиться в том, что таки не показалось — ведет себя Ланцова странно.
Если раньше держала руки в замке, теперь и вовсе схватилась на подол и без того короткого платья, комкая его, только сильнее оголяя ноги.
— Ты что-то хотела или просто поздороваться? — понимая, что более развернутый ответ не последует, Корнея задал следующий вопрос. И сам не знал, чего больше хотел: услышать «просто поздороваться», и чтобы девочка проследовала в свой магазин, или разобраться все же — в чем причина странного поведения. Надежд на то, что это как-то связано с решением по дому, Корней не имел. Надежды — вообще не его сфера деятельности.
— П-поздороваться, — Аня же снова выдавила из себя слово с явной заминкой. Потом замерла на секунду, только сейчас поняла, что комкает подол, отпустила его, расправила ткань, глубоко вдохнула, вскинула взгляд… — И спросить…
— Спрашивай. — Произнесено было настолько фатально, что Высоцкий не смог сдержать полуулыбку. Складывалось впечатление, что у него на глазах решается человеческая жизнь. Так серьезно ко всему можно относиться только в девятнадцать. Хотя он и в девятнадцать таким не был, кажется. — Если ты о стажировке — то я помню. Когда будет что-то ясно — наберу тебя. Или ты уже передумала? Нашла место получше?
— Нет! Нет! Не передумала! — Аня сказала слишком быстро и громко. Сама это поняла, стало немного стыдно. А когда и щеки загорелись — еще сильней. Высоцкий же снова усмехнулся.
— Это правильно.
Ответил, замолк на какое-то время. Не испытывая и намека на неудобства. Не пытаясь облегчить ее участь, говоря что-то еще. Сама же Аня стояла и решалась. Сказать о Вадиме? Сказать о доме? Хоть что-то сказать?
— Вы сказали, что уезжаете в конце лета…
— Да. Во вторник. Вернусь через неделю. Зачем интересуешься?
— Просто, — Аня кивнула, получив четкий ответ, а потом плечами передернула — не давая такой же. Вероятно, это в нем и привлекало — четкость и честность. Вероятно, поэтому ему с ними, сомневающимися девочками и бабушками, и сложно — они-то передергивают плечами…
— Если у тебя возникнут вопросы — ты можешь задавать их Вадиму. Я так понимаю, вы подружились… — Корней сказал спокойно, но особенно пристально следил за реакцией. И сам не знал, почему зафиксировать ее было так важно, но фиксировал. Во-первых, покраснела сильней. Во-вторых, сглотнула непроизвольно. В-третьих, снова потянулась пальцами к подолу платья. В-четвертых, вскинула взгляд на мгновение. Будто извинительные. И как хочешь — так и понимай.
— Вы доверяете ему? — задала совершенно непонятный вопрос, глядя на карман его пиджака, не моргая.
— Доверяю.
Корней ответил односложно, правдиво. Оснований не доверять Вадиму у него не было. Были основания контролировать и тормозить. Парню свойственны некоторые качества, которые казались Высоцкому не слишком конструктивными, способными помешать и общему делу, и ему лично. Но подстав от помощника он не ждал. Иначе… Элементарно переоценил его умственные способности. Потому что рубить сук, на котором сидишь, может только отпетый идиот.
Аня же отреагировала неоднозначно. Кивнула, опустила взгляд на землю, снова вздохнула.
— Бабушка хочет продать дом… — сказала тихо, перескакивая с темы на тему.
— Сама решила или ты уговорила? — Анино откровение не заставило сердце Высоцкого сбиться с ритма, даже радость он не испытал. Просто потому что говорить «гоп», если прыжок еще впереди — не в его стиле. А вот узнать, с чего вдруг переговорная позиция изменилась — было интересно.
— Сама. Я… Я по-прежнему считаю, что мы вам ничего не должны.
— Вы и не должны. Но и вам никто ничего не должен.
Высоцкий ответил в привычной манере, будто обесценивая ее позицию своим ответным замечанием. Это всколыхнуло в Ане гнев, заставило наконец-то вскинуть взгляд, задержаться на его глазах, смотревших спокойно, но твердо. Он будто говорил, что несет ответственность за каждое сказанное слово. И если произносит: «вам никто ничего не должен» — значит, не чувствует свою ответственность за все неудобства, местами близкие к трагичным, которые из-за него им с бабушкой приходится переживать.
А если она согласится на предложение Вадима, Высоцкий тоже будет считать так? Ему тоже никто ничего не должен? Ему точно не будет больно? Да хотя бы обидно… Что пригрел на груди змею?
— Слова более понятны, чем взгляды, Аня. Если хочешь что-то сказать — говори…
Видимо, она смотрела слишком долго и красноречиво. Настолько, что Высоцкий не сдержался от комментария. Аня же только головой мотнула, давая ответ и ему, и себе.
Она не хотела ничего говорить. И участвовать в аферах тоже. Пусть Высоцкий никому ничего не должен, но она… Она должна себе и своей совести. А значит, помогать в подставах не будет. Даже ради дома.
— Вы обещаете, что если мы согласимся, все будет так, как вы описывали?
— Обещаю. Часть дома оформлена на твою мать…
Аня не ответила, просто кивнула и снова опустила взгляд.
— У бабушки есть доверенность. М-мать не будет против.
Выдавила из себя в надежде, что хотя бы эту заминку Высоцкий оставит без внимания. Потому что она-то не имеет к делу никакого отношения. Просто ребенку, с детства не привыкшему к одному конкретному слову, с каждым годом все сложнее было его произносить.
— Доверенность на распоряжение нас устроит. Между собой определите, как будем оформлять квартиры. Нам не принципиально. И если оформить нужно будет на мать — потребуется ее присутствие. Все пошлины берем на себя.
Высоцкий сказал, Аня кивнула. Видел, что девочка снова сжалась, будто пружина, но вдаваться в подробности откровенно не хотел. Ланцовых в его жизни и без того было слишком много. Еще и в родственных отношениях разбираться он не планировал.
