Я молчала, но понимала, что он ждет от меня ответа, и, в конце концов, согласно кивнула. Тогда я была на всё согласна. До сих пор помню то одуряющее чувство любви и нежности, которое я испытывала к этому человеку. Как иногда говорят: белый свет в глазах померк. Именно это со мной и происходило.
Мне нравилось быть рядом с Ромкой. Нравилось смотреть на него, наблюдать, слушать его голос. Я млела от мысли о том, что могу подойти к нему в любой момент, обнять, поцеловать. А ещё больше от мысли, что имею на это право. Я имею право на этого мужчину! Мне хотелось кричать об этом, поделиться с кем-нибудь, но делиться было не с кем. Не было ни одного близкого мне человека, которому я могла бы рассказать. Ведь все принялись бы меня стыдить, даже мама. Я так и слышала её голос:
– Настя, ты сошла с ума? Это же муж твоей сестры!
И все объяснения, попытки что-то доказать, ничего бы не значили. И я молчала. А Федотов тем временем, не выпускал моей руки из своей, и шептал мне на ухо волшебные слова:
– Ты самое дорогое, что у меня есть в жизни. Девочка моя… Я тебя никому не отдам, слышишь? Ты моя.
Это «ты моя», уверенным, решительным тоном успокаивало любые волнения и сомнения в моей душе. Каждую ночь я слышала эти слова, и моя душа таяла, таяла, как сливочное мороженое на солнце. И ощущение счастья накрывало с головой. Я закрывала глаза и представляла, какая жизнь ожидает нас впереди, сочиняла речи для сестры, если не оправдательные, то повинные, и почему-то, глупая, верила, что моё «люблю» в отношении её мужа может что-то решить. Будто это повод простить меня за предательство. Но ведь главное, что я отныне не одна, я принадлежу ему.
За три дня до моего отъезда из Лондона, Рома улетел в Берлин, на какие-то важные переговоры. Я паковала его вещи, переживала, конечно, страдала, а Федотов надо мной посмеивался.
– С ума не сходи, – просил он. Подошёл и потрепал меня по распущенным волосам. – Я встречу тебя в Москве, успею вернуться раньше. – Он приподнял мой подбородок указательным пальцем, заглянул в глаза. – Ты ведь будешь умницей? Справишься без меня?
Ещё две недели назад я отлично справлялась без него, со всем абсолютно. А тут вдруг сама в себе засомневалась. Но кивнула.
– Справлюсь, не переживай.
Он прижался губами к моим губам в коротком поцелуе, но затем передумал, раздвинул языком мои губы. А когда отстранился, сделал глубокий, удовлетворенный вдох. Меня разглядывал довольным, сытым взглядом.
– Я всегда о тебе переживаю. И да, Настён, – Федотов уже собирался к выходу, когда обернулся ко мне, будто вспомнил, что позабыл сказать, – ты без меня не звони отцу.
Я смотрела на него во все глаза.
– Почему?
Видимо, уловив в моем голосе сомнение, Рома поставил чемодан на пол и вернулся ко мне, сделал всего три шага и снова оказался рядом, заглянул в глаза.
– Потому что не надо себя расстраивать. Вернемся в Москву, и все решим вместе. Договорились? – Я вздохнула, а его рука тут же нырнула под подол моей юбки. Откровенно погладила. Федотов зазывно и волнующе протянул: – Настька, не заставляй меня о тебе переживать раньше времени. Я ведь сосредоточиться на деле не смогу.
Я невольно улыбнулась, чувствуя большую, горячую ладонь на своих ягодицах, крепкие пальцы ощутимо сжимали моё тело.
– Хорошо, – проговорила я ему в губы. Короткий поцелуй, затем ещё один. – Я обещаю. – Я подняла руки, чтобы обнять Ромку за шею. – А ты обещай, что встретишь меня.
– Конечно, встречу. Это моя обязанность – о тебе заботиться. – Федотов поднял руку, глянул на часы на запястье. Затем уже двумя руками подхватил меня под ягодицы и понёс обратно в спальню. – У меня есть ещё десять минут.
– Всего десять? – посмеялась я. Мне тут же достался шлепок по заднице.
– Это лучше, чем ничего. И помолчи, – приказали мне.
Он уходил от меня впопыхах. Я лежала на постели, обнажённая, растянувшись на смятых простынях, и наблюдала за Федотовым, что поспешно застегивал ремень на брюках. Я улыбалась, а он грозил мне пальцем.
– Перестань так смотреть, – говорил он. – Иначе я никуда не еду.
Я перевернулась на живот, положила голову на сложенные руки. Послушно закрыла глаза.
– Не буду.
Он подошел, наклонился и поцеловал. Долгим, крепким поцелуем. И зачем-то попросил:
– Не слушай никого. Есть только я.
– Я знаю, – отозвалась я.
Я помню, как произносила эти слова в тот момент, и что тогда чувствовала. Я, на самом деле, жила этими словами. Я знала, видела и слышала только то, чего от меня хотел Ромка. Я смотрела на него и любила. Это единственное, что было важно.
Через три дня я с огромным душевным трепетом ступила на московскую землю. Только оказавшись в здании аэропорта, принялась оглядываться, пытаясь увидеть в толпе встречающих Ромино лицо. Но его не было. Зато ко мне подошёл высокий мужчина в строгом костюме, профессионально улыбнулся и забрал у меня багаж.
– Анастасия Родионовна, прошу за мной. Роман Юрьевич просит ждать его дома. Он немного задерживается на встрече.
И опять, я опять попалась, будто в ловушку от особых по смыслу слов. «Роман Юрьевич просит вас ждать дома», и я будто загипнотизированная направилась к ожидавшей нас машине. Водитель, охранник, машина сопровождения. Я с непривычки приглядывалась к незнакомым мужчинам, которые занимались моим багажом, чуть придерживали за локоть, пока мы шли через зал аэропорта, открывали дверь автомобиля для меня. Меня проводили до двери моей квартиры, внесли чемодан, как мне показалось, окинули настороженным взглядом квартиру, правда, за закрытые двери комнаты и ванной не заглянули, пожелали всего хорошего и удалились.
– Это что же, всегда теперь так будет? – задалась я вопросом. А затем кинулась звонить Роме с радостной новостью: – Я дома!
– Конечно, всегда, – удивился Федотов, когда я поделилась с ним своими сомнениями. – Это Москва, Настя. Тебе нужна охрана.
Я усмехнулась.
– Раньше была не нужна.
– Не выдумывай. Просто ты её не замечала.
Я промолчала. С моего возвращения прошло два дня, и все два дня Рома буквально не давал мне опомниться, не оставлял меня практически не на минуту. А если уезжал по делам, то меня завозил на работу или в институт, после чего меня встречал водитель с машиной. Каждый вечер я говорила, что мне нужно позвонить отцу. И бабушке. Про Алю я молчала, звонить сестре мне было откровенно страшно. Да и вообще родственникам звонить было страшно, я ждала обвинений и проклятий в свой адрес, и из-за этого страха я тянула и тянула с тем моментом, чтобы набрать номер отца.
– Позвонишь завтра, – каждый вечер говорил мне Федотов. – Что изменится за один день? Завтра позвонишь.
И я соглашалась с ним, кляня себя за трусость.
– А ты говорил с отцом? – спросила я его. – Как он отнёсся?
– С твоим отцом? Э-э, нет, не говорил. Он в воскресенье уехал на съемки в Екатеринбург. Вместе с Алей. Помнишь, они рассказывали про совместный проект? Они уехали, когда я ещё не успел вернуться.
Я рассеянно кивнула. Задала следующий вопрос:
– А с бабушкой?
– Насть, ну, зачем я буду надоедать твоей бабушке? У неё без меня полно дел.
– Просто узнать, как дела… – Я решительно поднялась. – Надо ей позвонить.
Федотов потянул меня за руку обратно в постель и настойчиво проговорил:
– Позвонишь завтра. Ложись. Уже поздно Зое звонить, она отдыхает. – А наутро и вовсе заявил: – Почему бы тебе не съездить к матери? Побудь у неё недельку.
– Почему бы нам с тобой вдвоем к ней не съездить?
Этот вопрос сам собой у меня вылетел, я даже обдумать не успела. И пока обдумывала, вдруг поняла, что Федотов молчит. Отвечать мне не торопится. Я готовила завтрак, обернулась от плиты, на него посмотрела. Молчал Рома, как мне показалось, слишком долго.
– Ты не хочешь?
Он возмущенно фыркнул, как-то чересчур старательно. Мне улыбнулся.
– Что ты говоришь? Конечно, хочу. Я хочу познакомиться с твоей мамой и, вообще, с семьёй. Но, Настюш, ты же понимаешь, что я не могу уехать на неделю. Поэтому и предлагаю тебе поехать одной, а я приеду через несколько дней, и вместе в Москву вернемся.
