затягивается, а меня затягивает водоворот мыслей. Я остро ощущаю, что пора оставить Федю, потому как явно не решу сейчас его проблем. Просто попыталась подбодрить так, как очень нужно было мне в трудную минуту. На этом все. Просто хотела, чтобы Дым знал, что не один, что я рядом. А вот дальше только он сам сумеет вытянуть себя из трясины.
— Я пойду, спокойной ночи, — бормочу, уже поднимаясь, избегаю его изучающий взгляд, который следует за мной.
— Юна, — все-таки ловит меня в дверях хриплый голос, пробирающий до мурашек. Дым смотрит, как умеет — точно в глаза, и грустно улыбается лишь одним уголком губ. — Спасибо.
И это «спасибо» прекраснее всего, что я слышала за очень долгое время.
Юна
Мари Краймбрери — Он тоже любит дым
Я наблюдаю, как Дым с бутербродом в зубах шнурует ботинки. Он опаздывает. Говорит, заболтала его ремонтом и он впервые опаздывает на работу, но я не чувствую вины, а наоборот, улыбаюсь. Мне нравится такой Дым — куда-то спешащий, выбивающийся из графика. Он забавный и совсем не похож на бездушного, до раздражения вежливого робота, которым пытался казаться прошедшие две с половиной недели после…
— Ты не хочешь поговорить? — произношу робко, до этого сотню раз отрепетировав в голове. Балансирую, точно эквилибрист над пропастью, боюсь реакции.
— А чем мы занимались все утро? — Дым в ответ даже бровью не ведет, искусно притворяется. — Парни отчитаются по материалам, докупим на неделе, что останется, а на следующей начнем.
Он кусает хлеб с колбасой два раза и уже целиком съедает скромный завтрак. Накидывает куртку и, привычно подмигнув, коротко прощается со мной.
— Я не об этом, а…
— Давай потом, Арс мне шею свернет. Пока!
Дым выходит из квартиры, а я уже собираюсь вернуться и сложить грязные тарелки в посудомоечную машину, когда вдруг меня дергают за руку, разворачивают на сто восемьдесят градусов и целуют так, что подкашиваются коленки.
Бам! Хлопок двери вдребезги разбивает яркие фантазии. Размечталась! Кажется, я слишком много думаю о Дыме и слишком большое значение придаю каждому жесту и доброму слову. Дура.
С того дня, когда мы сидели на полу в его комнате, многое изменилось: Лиса почти с удовольствием ходит в детский сад, я получила скромную выплату от государства, почти нашла общий язык с Громовой и даже взяла кредит. Не с первого раза и не на самых выгодных условиях, но зато сумела заплатить Дымову за нашу обитель на верхнем этаже и заговорить про ремонт. С того дня, когда мы сидели на полу в его комнате, многое изменилось. Он больше меня не касается. Иногда кажется, что все это мне просто приснилось: кухня, барная, Дым.
Нет, он по-прежнему добр, помогает с Лисой, подвозит и забирает в свободное время с работы, по-прежнему балует нас вкусной едой и вечерними прогулками с Пони, но держится при этом отстраненно, точно сосед. Коим, по сути, и является, но ведь… Снова ругаю себя, потому что сама виновата, сама размечталась непонятно о чем. Фантазерка! То были лишь эмоции и его острое желание забыться, что еще? Повторяю себе несколько раз и постепенно успокаиваюсь — я ведь сама все придумала.
Погрузившись глубоко в мысли, на автомате вымываю посуду руками вместо чуда техники. Просто я, несмотря ни на что, сильно переживаю за Федю. Он чересчур старательно изображает, будто ничего не произошло. Я не верю ему. Он совсем не говорит не только об инциденте на кухне, но и об отце, который все еще лежит в больнице. И ни словом не обмолвился о похоронах, даже когда я спросила.
Прощание с его другом и коллегой Денисом Ковалевым проходило в пожарно-спасательной части номер одиннадцать. Я видела короткий репортаж по телевизору — показали в вечерних новостях. После речи Арсения под прицелом телекамер прозвучали сирены. Пожарные машины сопровождали всеми любимого Дэна в последний путь.
Помню, как места себе не находила той ночью, не знала, чего ждать наутро, когда Федя вернется с дежурства. Всякое готовилась увидеть, но не это — он пришел совершенно спокойный, вел себя, как в любой другой день, шутил даже, что показалось таким диким. Будто и не было трагедии, будто не было разбитой посуды. И это его спокойствие пугало пуще прежнего. Затишье перед бурей всегда страшит.
И каждый день от подобной мнимой нормальности становилось только хуже. Мне. Я не понимала, что делать и как реагировать, улыбалась в ответ, готовила ужины и подыгрывала ему в этой лжи. Лишь раз, когда мы поехали в зоопарк вместе с Лисой, где та визжала от восторга, танцуя вокруг аквариума с живыми крокодилами, мне показалось, я увидела что-то живое в его глазах — настоящее и до боли печальное. Но и здесь он предпочел отмахнуться.
Все это казалось похожим на тупую программу, которая вот-вот должна была дать сбой.
Прокрутив в голове очередную провальную попытку заговорить с Дымом, я выдыхаю и иду будить Лису, потому что через час приедет Ася, а мне нужно успеть к обеду на субботнюю смену в «Квадрат». Там один из близнецов руку сломал, меня ждут с нетерпением. И да, я и правда упомянула Асю — мы наконец побеседовали с ней. Долго и нудно. С подачи Дыма, кстати. Это он предложил, чтобы она посидела с Лисой в его квартире, когда я без прикрас поведала о нашей последней встрече. Он, конечно, позволил решать самой, но сказал, нужно уметь прощать.
Интересно, а себя он сумеет простить?
Мы только спускаемся на кухню, а Лиса уже бежит к холодильнику за йогуртами — Дым специально поставил их на нижнюю полку, чтобы дотягивалась. Как раз звонят в дверь, и я спешу в коридор, но почему-то заглядываю по пути в зеркало, прежде чем выйти к сестре, хотя видала она меня всякой. Просто здесь, в квартире Дыма, мне хочется выглядеть достойно.
Я едва открываю, как та заходит и с порога заявляет, что крупно облажалась.
— Прости, прости меня, Юна!
Обнимает крепко-крепко, мне даже хочется рассмеяться, ведь она сейчас очень походит на маленькую Аську, которая вечно ломала мои игрушки. Правда, потом по-тихому тащила свои новые и получала по ушам от родителей за то, что вроде бы потеряла их.
Если в вопросах Лисы я всегда буду относиться к сестре с недоверием, то в остальном, уже понимаю, простила ее за все.
— Ас-с-ся! — кричит малышка и несется обнимать нас обеих, уже обнимающихся. Получается настоящий бутерброд, при
