что придумал новый вид салата. А насчет чая я давно говорила…
Она еще что-то объясняет. Жестикулирует. Теперь даже в глаза смотрит. Беспокоится за клуб. Все знает. Каждую мелочь. Уже не осталось никого, кого бы не приворожила эта ведьма. И только на меня ее магия действует по-особому, изнутри сжирает, пока не с ней, пока не докажу самому себе, что все эти веснушки и ямочки только для меня.
– Так может это стоило наедине обговорить?
– А я говорила, уже несколько раз поднимала этот вопрос, но вы упорно игнорите все мои предложения, только потому что вы, – она надувает щеки, – большой и грозный и потому что вам хочется оставить клуб в первозданном его виде.
Она застывает, потому что теперь мы как два идиота смотрим друг на друга, потому что она шумно выдыхает и хрипло подает голос.
– Почему вы так смотрите.
– Ты заебала, – впиваюсь в волосы этой дурехи и к себе за шею притягиваю. Все. Баста. Хватит обманываться. – Еще раз назовёшь меня на «вы», заткну рот членом.
Она сглатывает и кивает.
– Ну в общем, – да пошло оно все. Смотрю на ее влажные от слюны губы, на расширившиеся от возбуждения глаза. Эта чертовка даже не боится. И это напрягает еще больше, потому что еще несколько дней с ней, и мой мозг совсем потечёт, а иначе как объяснить, что я касаюсь ее влажных губ и готов выть от того, как стояк в штаны упирается. – Игнат.
– Завтра обсудим все твои предложения, – она от счастья чуть не лопается.
– Вы… Ты не пожалеешь.
Вот уж не уверен.
– Но это завтра, а сегодня я вытрахаю из тебя всю дурь.
– Ох… – она мило краснеет, а меня штырит, как от наркоты. Вторая рука уже на ее шее, большой палец ласкает танцующую венку.
– Просто, – она сглатывает, и сама тянется рукой к моей щеке. Укладывает ее в ладошку так нежно, что, сука, пальцы на ногах сводит.
Я невольно дергаюсь от мурашек, которые пронизывают все тело, бьют током в самый пах.
– Я не знаю, чего от тебя ждать.
Дёргаю ее на себя, вынуждая раздвинуть ноги, трусь стояком об ее раскрытую промежность и нажимаю на поясницу, прижимая чертовку к себе. Сам не знаю, что меня больше раздражает.
Ее нежелание признавать очевидное или мое собственное одержимое желание быть с ней. Даже учитывая ее поступок, даже учитывая, как она себя ведет. Ее бы снова выпороть, но хочется, как кошечку погладить.
– Скажи: «мяу».
– Что? – она глаза распахивает, а я в них теряюсь. Ну вот нахрена она взялась на мою голову.
– Скажи: «мяу».
– Мяу, – смеется она, а я на губы полные нападаю. Целую, целую, целую, деревенею от жажды трахнуть ее прямо здесь, ласковую и нежную. Ловлю кайф от тихих стонов.
– Я тоже не знаю, чего от тебя ждать. Как от котов из тех смешных видео.
– Ну спасибо. Предлагаешь мне нассать тебе в тапки, чтобы потом ты меня этим тапком избил?
– Ну в идеале иметь рядом маленькую послушную кошечку, но мы понимаем, что я с тобой еще нахлебаюсь.
– Не поняла.
– И не надо.
– Игнат.
– Просто заткнись и поцелуй меня. Сама.
Она смотрит пару мгновений, словно обдумывая мои странные поступки и слова, а потом все-таки целует. Нежно, мягко, совсем не так, как мне хочется целовать ее. Совсем не так, как мне хочется. Я нажимаю рукой на затылок, вдавливая ее рот в свой, и толкаю язык почти до горла, воюю с ее ртом, требуя полного подчинения. Отрываюсь только тогда, когда воздуха не хватает, и кондер в тачке не помогает.
– Хочу твою улыбку.
Она смущается, скалится, а я ржу. Дикарка, кошка. Моя.
– Не смей меня больше обманывать, поняла?
– Не буду, – она ерзает, а я на время смотрю. Ехать надо. Работа не ждет. – А если брат звонит, мне надо тебе говорить?
– Еще лучше трубку не брать. Ты поэтому такая счастливая вышла из клуба? Звонил, – раздражаюсь, что сразу не понял.
– Он сказал, что у него все хорошо и он работает, так что ты зря наговаривал на него.
Ссориться сейчас мне не хочется. Киваю.
– Ну раз он считает, что это «хорошо», то кто я такой, чтобы говорить обратное.
– Ты не веришь ему, да?
– Мы опаздываем, Дикарка, – стаскиваю ее с себя, поправляя стояк. – Пристегнись.
– Ага. Можно узнать, куда мы? – осмелела и это отлично. Заебало видеть рядом жертву.
– Я не сказал?
– Не-а. А я спросить боялась.
– Дурочка. Помнишь солист, с которым ты переписывалась?
– Он в Питере? Они будут у нас играть?
Такая искренняя радость, что завидно. Она вообще тащится от музыки, причем самой разной. Надо будет ей наушники подарить нормальные, потому что меня эта попса не вставляет.
– Будут. И меньше ему улыбайся, а то приглашу в клуб «Негатив».
– Ой не надо, у него каждая песня – повод повеситься.
– Лучше уж такое, чем заунывные песнопения современных недомужиков, – фыркаю и запеваю последнюю песню, которую она слушала последние пару дней, пока думала, я не слышу. – Если хочешь уйти, я не буду держать.
Может только в сети иногда твои фото буду втайне листать.
По привычке идти, или может бежать.
За тобой, по тому же пути, но, клянусь, я не буду мешать.
Она смущается и смеется.
– Мне кажется, эти слова настоящего мужчины, который отпускает, потому что любит.
– Полная херь. Все эти веяния, что любовь – это желание сделать человека счастливым. Любовь эгоистична. И я не хочу, чтобы ты была счастлива без меня. В этом не будет смысла.
– Может быть, ты просто никогда не любил?
Я невольно замираю, смотрю уже вперед, газую на зеленый сигнал, вспоминая, как любил и ненавидел Линку в первые месяцы, не страдал, но ненавидел. А еще трахал всех подряд, чтобы вытравить из своей души это дебильное чувство. Только вот оставил клуб в том виде, в котором она рисовала.
Поворачиваю голову, смотря на тонкий профиль, на изогнутые в легкой улыбке губы. Так старался убежать от этого сиропа, что вляпался снова. И теперь хрен кому отдам.
– Слушай, заказывай давай своего дизайнера, будем ремонт делать.
– Правда? – она ахает и поднимается на коленки. Такая жара, а она в штанах. Хочу ее длинные ноги видеть.
– Правда. Давно пора было. И не смотри на меня так. Ты же не хочешь появиться рядом со своим кумиром потрепанной?
Она поджимает губы, садится ровно и кивает на дорогу.
– Может поедем уже?
Я всегда
