— Так погоди, я не поняла… Надя у нас надолго останется, что ли? Я думала, так, на неделю-другую.
— Я ж тебе сразу сказал, она останется жить у нас. Ей некуда идти.
Сказал, как гвоздь в стену вколотил. Лиля моргнула, засуетилась с понимающей улыбкой, быстро закивала головой:
— Да конечно, конечно, Сереженька… Я просто поначалу не поняла! Ну, тогда на этом и остановимся — пусть Надя с детьми дома сидит, а мы работать будем! — И, повернувшись к девушке, затараторила быстрее: — Я тебе завтра все покажу, обскажу подробненько… Мы же целыми днями пашем как проклятые, домой только поздним вечером заявляемся. А на завтра я тайм-аут взяла, с тобой побуду. Сереже надо с утра в администрацию ехать! Слышь, Сереж?
— Слышу, слышу… Что, документы на аренду уже готовы?
— Ну, почти. Там осталось только пожарному инспектору на лапу дать.
И, снова повернувшись к Наде, пояснила с торопливым достоинством:
— Мы же филиал своего салона в другом районе города открываем! Крутимся, работаем как проклятые!
Уснула Надя в эту ночь не сразу, хотя спать очень хотелось. Организм требовал отдыха, изнывал поселившимся в нем горем. И тем более маетным было позднее раскаяние, сжимало сердце, билось внутри неловкостью — зачем поехала, как теперь в чужом доме жить… А главное, в качестве кого? Сомнительной родственницы, няньки, несчастной приживалки? Как это ее понесло на такой безрассудный поступок? Ну да, эта Лиля доброй женщиной оказалась, конечно… Да и прав Сережа — других вариантов на сегодняшний день все равно нет…
Хотя комнатку в общежитии в родном поселке дали бы, конечно. Ну, поселилась бы там… А жить на что? Веронику в ясли все равно пока не возьмут, мала еще. На людскую помощь надеяться — тоже большого смысла нет, в поселке и без того народ кое-как с деньгами перебивается. Кому вообще есть до нее дело, когда кругом сплошная разруха?
Перевернулась на другой бок, ужаснулась собственным эгоистическим мыслям: а на Сережиной шее, значит, жить можно? Сесть и ножки свесить? Да кто она для него такая… И он ей — никто, правильно Славка сказал. Славка, Славка… Может, и впрямь надо было…
И тут же девушка содрогнулась пугливой предательской мыслью — только не это. Не хватало бедного Славку в свои горестные обстоятельства впутывать. Надо же, как он заявил нагло — я отец ребенка!
Внутренний слезливый голос захныкал капризно — да успокойся, наконец! Чего себя корить, когда дело сделано. В конце концов, ты не навязывалась, Сережа сам предложил. Пусть и Вероника, доченька, немного рядом с отцом поживет, хоть так она с ним пообщается, на тайно-эмоциональном уровне. Он же о своем отцовстве не знает и никогда не узнает.
Всхлипнула, и прорвало ее на большие слезы. Все тело затряслось, будто обрадовалось слезному облегчению. Подушка под щекой мокрой стала, хоть наволочку отжимай…
А после слез уснула. И опять папа приснился, как она с ним в море плывет. Нет, на сей раз не тонет, слава богу. Просто догнать не может. Руками-ногами бултыхает, а с места сдвинуться не получается. Он оглядывается, машет рукой — давай, дочка, давай! Надо выплывать, надо стараться изо всех сил! Будешь бултыхаться на одном месте — утонешь.
Вероника в эту ночь спала чутко, пришлось три раза пеленки менять. Утром Надя накормила ее, завернула в последнюю сухую пеленку, уложила, спящую, на кровать. Прислушалась. Вроде какое-то движение там, в глубине квартиры, происходит. Значит, не разбудит никого, если в ванной постирушками займется.
Открыла осторожно дверь, на цыпочках пошла в ванную.
— Ой, ты уже встала! А Мишенька еще спит без задних ног! Доброе утро! — выглянула из кухни Лиля. — Тебе чего на завтрак приготовить? Омлет с сыром будешь? Или больше глазунью любишь?
— Да я не знаю… Вот мне бы пеленки постирать. Ни одной сухой не осталось.
— А… Ну, это дело поправимое. После завтрака в «Детский мир» сгоняю, куплю тебе и пеленок, и распашонок. Нет, мы лучше все вместе сходим, а то куплю чего-нибудь не то! И Мишеньке как раз одежонку купим… А сейчас давай завтракать!
— Ой, как неудобно, Лиль. Столько с нами хлопот!
— Да какие хлопоты, чего неудобно? Я ж сегодня дома целый день, все успеем. Серега с утра по делам уехал, вечером только заявится. Знаешь, какое это непростое дело, филиал открыть? Сколько бумаг ненужных надо оформить — жуть! Сколько всяких разных подписей собрать! И, главное дело, за каждую подпись еще и на лапу давать приходится.
Лиля ловко суетилась на кухне, красиво изгибалась тонким телом. Казалось, не двигалась, а танцевала под какую-то тайную мелодию, только ей слышимую. Еще и говорила при этом непрерывно, будто боялась даже на минуту остановиться. Лицо по-прежнему было приветливым, но появился какой-то дополнительный штришок, едва уловимый, — некий вежливый холодок пополам с осторожной задумчивостью. Короткий взгляд, улыбка, глаза вниз… И снова излишняя суетливость, широко распахнутые глаза, улыбка… А может, просто показалось от неловкости.
— А я, Надь, тоже сирота, между прочим. И тоже с восемнадцати лет…
Вот, опять будто укор послышался в быстрых словах. Вроде того — тоже сирота, но никому не навязываюсь. Опустила голову, принялась осторожно помешивать ложкой в чашке с чаем. И рука дрожит…
— Тебе ведь уже есть восемнадцать, Надь?
— Да, недавно исполнилось. В октябре.
— Слу-у-ушай… Чего-то я не подумала. Как мы в магазин-то пойдем, тебе же надеть нечего!
— Почему… Мне в поселке пальто отдали, сапоги зимние. Правда, у них подметка отваливается, но ведь приклеить можно!
— Ну, знаешь, видела я вчера это пальто. Наверное, какой-то тетке его бабушка до революции из Одессы привезла. Вот же люди… Отдадут то, что самим давно не надо, а потом еще на сердобольность претендуют. А ну-ка, встань, я на тебя посмотрю! Ну встань, встань!
Надя послушно встала, одернула короткий халатик. Лиля отступила на шаг, оглядела ее критически:
— В общем, да… Мы с тобой практически одного размера… А нога у тебя — тридцать восьмой?
— Тридцать седьмой… А что?
— Ну, это не страшно. У меня сапожки такие модные есть, «дутыши» называются. Там и не видно будет, что они великоваты. Пойдем!
— Куда, Лиль?
— Одевать тебя будем, куда! Прогуляемся по моему платяному ппсафу!
— Ой, мне неудобно.
— Неудобно на потолке спать, Надюш, одеяло спадает! Чего ты все — неудобно да неудобно! В твоем положении сейчас все удобно! Пошли!
По-хозяйски подтолкнув девушку в спину, Лиля привела ее в спальню, распахнула дверки платяного шкафа, встала над его внутренностями, уперев руки в бока.
