Возможно, что она тоже уедет. Недаром думала об этом дня три назад. Или четыре. Она представила подробности отъезда. Ничего не брать с собой. Все раздарить кому ни попадя — Ключаревой, Даутову, Колосовой, Осетрову, чтоб раз в десять лет наведываться к ним, как на кладбище прошедших лет. На Киевском вокзале она садится в поезд на Вену. Нет, она собиралась купить автомобиль и двигаться на нем во Францию.
Настроение явно улучшалось.
Никаких машин. Она всю жизнь будет играть на любимом инструменте. Автомобиль таковым никогда не станет.
Поезд на Вену. А там ее будут напряженно ждать. Кто? Да кто надо. Во множественном числе или в единственном, это сейчас не важно. Некоторое время в окне вагона будут мелькать знакомые ландшафты, потом она уснет и проснется в Австрии. Нет, она будет сидеть, как солдат с ружьем, всю дорогу. Как от Москвы до Питера, например. Какой там сон, когда она уехала. Никто ее не провожал. А мама и отец приедут в гости через два-три месяца.
На эти геополитические размышления ушло несколько секунд, пока играл Талисман. Следом шел блок новостей, вовсе не интересных. Опять затопило Венецию, — что ж! Этого все ждали давно, даже слишком давно. Спокойненько так понимали, что Венеция будет уходить под воду.
В России под водой оказались едва ли не лучшие ландшафты. Такие вот пироги. И там, где лучший из австрийцев, поэт Райнер Рильке, пил чай с деревенским поэтом… Спиридоновым… Нет, Спиридоном Дрожжиным, теперь разливанное Московское море. Наверное, Рильке виноват. Мистическая фигура. Элита Европы слишком любила Россию. Достоевского, Мусоргского, Нижинского. И спокойно ждала, когда Россия потонет.
В этом веселом сумасшествии прошла часть дня и наступило время, когда Вера серьезно и сосредоточенно начала собираться на концерт. Она надела новый костюм, белоснежную блузку с воланами на манжетах, — они так эффектно взлетали и опадали во время игры, как лепестки экзотического тропического цветка, туфли в тон костюма, три капли духов — на мочки ушей — для всех, кто будет находиться рядом, и в ямочку между ключицами — для Рудика.
«Ее величество фортепианная королева к выезду готова», — объявила она Штуке и привычно потянулась за кольцом, лежавшим на тумбочке у кровати. Знакомо полыхнул трилистник в сердце камня.
«Может, не стоит? — задумалась Вера. — Не ахти какое выступление, а последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Вдруг я опять буду ввергнута в транс, как в Норвегии, и прощай тогда вечер наедине с любимым! Впрочем, немного ли мистики напустила я в свою жизнь? Успех — дело только моего труда и таланта, да еще таланта моего блестящего педагога».
Но почему-то в это не верилось. Кольцо будто нашептывало: «Надень меня, я твой талисман».
— Что ж, — сказала Вера вслух, легко и непринужденно нанизывая кольцо на средний палец левой руки, — храни меня, мой талисман, — и тут же забыла о нем, в памяти остались только фрагменты произведений, которые она собиралась сегодня исполнять.
…Вера осознала себя, только закончив выступление. Это произошло в половине пятого в теплой и дружественной атмосфере. Десятки знакомых лиц были обращены к ней. Сыграла Стрешнева превосходно, она знала об этом. Впрочем, особенно изощряться перед знакомой аудиторией она не собиралась. Могла бы отыграть и в четверть слуха, но еще утром настроилась на свой номер самым серьезным образом.
Едва справившись с всесильной тенью бессонницы, Вера вспомнила вечерний разговор с матерью. И прежде всего упоминание о прапрабабушке, на которую девушка, по общему мнению родных, была поразительно похожа. Это явственно доказывали портреты прапрабабушки, два из которых (под разными именами) были выставлены в галерее их провинциального города.
Пожалуй что, сходство было действительно фантастическим. Взрослея, Вера все стремительнее входила в образ этой юной и своенравной женщины. Это становилось для нее неразрешимой загадкой.
И прабабушкино кольцо теперь сделалось ее тайной. Она редко обходилась без него на выступлениях. А если говорить о репетициях и разучивании новых, незнакомых вещей, то кольцо по-своему могло бы конкурировать с самой Соболевой. С этим изысканным ювелирным изделием Вера умудрилась связать и свою поразительную работоспособность, и великолепную память, и способность защищаться от ударов судьбы.
В кольце не было никакой агрессии. С течением лет Вера надевала его все реже. Но незримый след на среднем пальце левой руки значил для нее не меньше, чем само прабабушкино украшение. Явно юная русская барыня не придавала этой вещи никакого особенного значения. В этом Вера была абсолютно убеждена. Но тем не менее ничто не могло заставить ее отказаться от изысканного и красивого романа с камнем.
Стрешнева привыкла к тому, что на кольцо давно никто не обращает внимания. Несколько лет назад ее обвинили в провинциальности и пижонстве. Вот, мол, девчонка из глухомани торопецкой приехала, мещаночка, заморыш, что с нее возьмешь! С этими обидными воззрениями Вера стремительно разделалась, как говорится, по определению.
А таинственно мерцающий перстенек вовсе укрылся от посторонних глаз. Болтали, например, что это подарок жениха, погибшего на подводной лодке. Были еще какие-то детские враки. Да и то недолго. У всякого зловредного наблюдателя хватало своих маленьких тайн.
Только сумасшедшему могло прийти в голову, что кольцо для Веры было дороже всей ее богатой музыкальной библиотеки. Но рядом находились нормальные молодые люди, прагматичные, ориентированные на успешную карьеру. Ведь все они были избранными, что ни говори. А если кому-то повезет больше, что ж, случай, всесильный инструмент провидения, или связи, эти прочные нитки и лямки для кукольных музыкальных существ. Такова была общая карнавальная атмосфера.
Перед выступлением Вера, на ходу перемолвившись с веселым Рудольфом, заговорщически ей подмигнувшим, отправилась в специальную «комнату разогрева», чтобы несколько минут провести за инструментом. К тому же ей не хотелось ни с кем разговаривать. Но произошло нечто совершенно непредвиденное.
Не успела она открыть крышку инструмента, как в комнату влетела Ключарева с традиционным букетом роз, а следом за ней, странно гримасничая, как показалось Вере, возник белокурый верзила, размахивая таким же букетом. Они встали в трех метрах от нее, упиваясь произведенным эффектом.
— От нас не спрячешься! — торжествующе произнесла Ключарева. — Неужели ты хотела скрыть от меня… м-м-м, от нас с Леней столь чудесное событие? Мы любим такие мероприятия, правда, Леня?
— Не то слово, — дурным голосом произнес Леонид, видать многого набравшийся от своей новой подруги. Но тут же стал страшно галантен: мол, что вы слушаете эту матрешку, я сам явился засвидетельствовать вам почтение и примириться на веки вечные. Мол, уж мы-то с вами знаем и найдем какой-никакой общий язык.
