– Да нет, я самый простой Арлекино. А вы что, ее бывший муж?
Лицо Томаша побагровело и вмиг стало одного цвета с маской, дразнящей его с другого конца стола.
– Заткнитесь! – нервно выкрикнул он и с трудом сдержался, чтобы не сорвать с незнакомца эту мерзкую хохочущую маску и дурацкий колпак.
– Уже заткнулся, – как ни в чем не бывало парировал Арлекино, вертя в испачканных жиром пальцах лист салата. – Поговорим спокойно. Интересующая вас дама просила меня сопроводить вас к ней на прежних условиях. Вы уже примерили тот замечательный во всех смыслах костюм, который я имел счастье вручить вам вчера?
Томаш промолчал.
– Вот и славно. Но прежде чем вы отправитесь переодеваться, пожалуйста, пообедайте со мной. Я ждал вас здесь, как верный пес своего хозяина, и заказал все в двух экземплярах. Прошу вас!
И Арлекино, галантно поклонившись Томашу, стал передавать ему блюдо за блюдом, ловко орудуя руками в красных перчатках.
Только сейчас Томаш заметил, что стол и действительно был сервирован на славу: две бутылки шампанского в серебряных ведерках, медные мисочки с паштетом, заливное из куропаток, холодная говядина, жареный кролик, которому последние десять минут отдавал предпочтение этот ряженый наглец, сыр, масло и свежеиспеченный хлеб, нарезанный крупными аппетитными ломтями, – все, о чем только может мечтать проголодавшийся господин с хорошим аппетитом, проведя утро на холодном ветру, в бесцельных шатаниях по незнакомому городу.
Но кусок не лез ему в горло. Вся надежда была на хорошее шампанское. После второго бокала Томаш перестал обращать внимание на те дежурные колкости, которыми время от времени «подбадривал» его Арлекино, – он только не мог понять, дерзит ли его странный собеседник лишь для того, чтобы соответствовать своей роли, или же это почему-то доставляет ему особое удовольствие.
Почувствовав, что больше пить, пожалуй, не стоит, Томаш жестом подозвал одного из официантов и решительно потребовал счет. Официант ответил, что этот счет уже оплачен, а дополнительных заказов не было. Томаш недоуменно взглянул на развалившегося на удобном стуле Арлекино:
– Я хочу оплатить счет, во всяком случае, свою половину.
– Увы, это уже сделала одна загадочная особа, которая сорит деньгами, как подвыпивший банкир. Все претензии – к ней. А сейчас я удаляюсь, чтобы не досадить вам больше, чем я это уже сделал. Ciao! Жду вас на пристани через час, ровно в четыре. Но в последний раз! – он шутливо погрозил Томашу пальцем и исчез за стеклянной дверью, словно растворившись в воздухе: как ни вглядывался Томаш в разношерстную толпу, переполнявшую гостиничный холл, он не мог разглядеть в ней тот красный колпак, что еще минуту назад нависал над столом у самого его носа.
«Боже мой, куда я попал», – внутренне ужаснулся Томаш, но отступать было поздно, и он лишь налил себе еще бокал шампанского, которое одно поддерживало его в должной форме, не позволяя просто уйти со сцены – пусть с позором, но все-таки не успев пустить петуха.
Париж – а это именно он так докучал Томашу в баре – вошел в номер к Фаустине и сел в кресло напротив Божены, которая, потягивая напиток из узкого бокала, советовала Николе, как лучше закрепить деревянную маску, прикрыв ее капюшоном. Точно такая же маска лежала перед ней на диване, а сама она была уже в белой накидке из перьев, полностью скрывшей ее фигуру. Лишь капюшон, пока спущенный на плечи, позволял по пышным золотистым волосам узнать Божену. Все остальное у них с Николой было одинаковым – и рост, и перья, и маски.
Никола, гладко причесанная, наблюдала в зеркало, как Фаустина завязывает у нее на затылке ленты, удерживающие на лице остроносую птичью маску.
Невольно залюбовавшись сестрами, Иржи сказал, обращаясь к Божене:
– Скажите Фаустине, что ее выход чуть меньше чем через час. Я назначил ему встречу ровно в четыре.
– Ты думаешь, Томаш придет? – Божена взглянула на него, и Иржи не заметил в ее глазах ни тени беспокойства.
– На этот раз, думаю, да. Он уже достаточно уязвлен, чтобы взять и просто исчезнуть. Во всяком случае, я постарался довести его до нужного градуса.
– Фаустина, если верить Иржи, Томаш уже готов, – сказала Божена по-итальянски, смеясь.
– Он, что же, хочет сказать, что Томаш уже безнадежно пьян? – отозвалась Фаустина, побрякивая бубенчиками на своем колпаке, точно такими же, как у Иржи. Но костюма Арлекино на ней еще не было.
– Думаю, что нет. Но зато он взбешен.
– Да кто же это все-таки придумал? – Никола еще не совсем понимала, что должно произойти этим вечером. От того, что Божена постоянно переходила с одного языка на другой, у нее голова шла кругом.
…Все сегодняшнее утро Никола провела вместе с сестрой. Они были абсолютно искренни друг с другом, и недавнее прошлое больше не стояло между ними. Никола почувствовала, что Божена по-прежнему любит ее, что она смогла простить ей историю с Томашем, так круто изменившую их жизнь.
Никола знала, как нестерпимы для Божены любые выяснения отношений. Но этим утром она все же сделала то, что должна была сделать и без чего ей трудно было смотреть сестре в глаза. Она сказала, что чувствует себя виноватой во всем, что произошло, и попросила у Божены прощения.
Никола горько рыдала, а Божена молчала и гладила ее волосы, сжимая время от времени ее руку. А напоследок сказала лишь одну фразу, которая до сих пор беспокоила Николу, – о том, что благодарна судьбе за то, что все произошедшее произошло… А потом их разговор прервал Париж, вернувшийся из номера Фаустины с костюмом Арлекино в руках, и Божена так больше ничего и не сказала Николе.
До самого последнего момента Божена и сама не знала, какую роль Фаустина придумала для Иржи. Но когда узнала, что и Иржи будет двойником, двойником самой Фаустины-Арлекино, то сразу все поняла окончательно и с нетерпением стала ждать вечера, моля Всевышнего лишь о том, чтобы Томаш все же появился на карнавале.
И когда Иржи вернулся из бара и сказал, что Томаш, похоже, решился, она облегченно вздохнула…
– Все придумала Фаустина. Я тут вообще ни при чем, – ответила Божена на вопрос Николы и, залпом опустошив бокал, посмотрела на часы.
Ровно в четыре часа Томаш, опасливо озираясь, спустился по лестнице и быстро пересек людный холл. Его костюм и маска были настолько необычны, что многие с интересом провожали его взглядом, а кто-то даже вышел вслед за ним из гостиницы, чтобы понаблюдать, как двуликий человек с двумя животами, глядя одновременно и вперед и назад, торопливо спускается по лестнице к нарядной гондоле, на корме которой стоит Арлекино с шестом в руках.
