Быстро выпив аперитив и попробовав от нечего делать «чай», Томаш заметил, что в его сторону движется какая-то странная птица. Легкие белоснежные перья, трепещущие на сильном ветру, облепили ее высокую фигуру, из-под облегающего капюшона торчал длинный разноцветный клюв, а черно-синяя ажурная вуаль прикрывала подбородок и шею незнакомки. То, что это женщина, Томаш понял сразу – по удивительной женственности, сквозившей в каждом ее движении.
Птица мягко опустилась на стул рядом с изумленным Томашем и вдруг заговорила с официантом, тут же оказавшимся за ее спиной, голосом Божены:
– Ancora due Martini.[9]
– И два горячих чая, – поспешно добавил Томаш таким тоном, словно для него сейчас не было ничего важнее, чем выпить свою чашку горячего чая.
– Горячий чай по-венециански? – уточнил официант, обращаясь к Томашу на своем плохом английском.
– Да, с травами и бальзамом, – по-итальянски ответила Божена. – и если можно, мы хотели бы перейти в помещение. Ветер сегодня мешает наслаждаться карнавалом.
– Certamente,[10] – ответил официант и повел их за собой в сторону входа, скрывавшегося в сумраке галереи. Но они почему-то прошли еще немного под низкими сводами и вошли не в ближайшую, а в следующую дверь.
Божена, ничего не говоря, взяла Томаша за руку и прижалась к нему своим мягким птичьим боком. Томаш видел, что она немного пьяна – совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы движения ее были такими манящими, а грудь часто вздымалась под пушистым белым покровом.
Когда они вошли и спустились на несколько ступенек вниз, Божена сказала что-то человеку во фраке, подошедшему к ним, обращаясь к нему Grand Maestro, – видимо, он был тут кем-то вроде распорядителя, – и тот проводил их по недлинному коридорчику и указал рукой на винтовую лестницу с узкими ступеньками, круто уходящую вверх.
Пока они шли через полутемный зал в сторону коридора, Томашу показалось, что заведение, в которое они попали, больше похоже на маленькое казино, чем на бар или ресторан. Столиков было не много, большинство посетителей толпилось ближе к центру: из-за их спин Томаш не мог разглядеть, куда они смотрят. Но Божена невозмутимо шла вслед за невысоким человеком с длинным прямым носом и лукавым лицом, и Томаш, ни о чем ее не спрашивая, тоже стал подниматься по вьющейся к самому потолку лесенке – и вскоре они оказались перед зеленой дверью. Божена извлекла откуда-то из-под накидки маленький ключик и открыла дверь.
Комната, в которую они вошли, освещалась канделябрами – Томашу показалось, что они горели живым огнем, отблески которого ярко отражались в зеркалах. А может, это вовсе и не комната, а просторный салон: определить ее настоящие размеры с первого взгляда, казалось, невозможно – стены шестиугольного помещения были отделаны венецианскими зеркалами, такие же пол и потолок, причем зеркала на стенах были так повернуты друг к другу, что сотню раз отражали каждое движение вошедших.
«Можно подумать, что я – молодой Казанова, принимающий переодетую монахиню в снятом на одну ночь казино. Хотя у нас, кажется, все совсем наоборот – ведь это она привела меня сюда». Вслух же Томаш сказал:
– Хорошенькое местечко для встречи жены с мужем, ничего не скажешь.
Но съязвить ему так и не удалось, потому что Божена неторопливо сняла свою, затем его маску, отнесла их на стоявший в отдалении стол, вернулась и вдруг так страстно поцеловала Томаша, что он почувствовал себя отнюдь не мужем, а любовником, впервые познающим ту, которую так долго желал. В эту минуту она была совсем не похожа на знакомую ему Божену, обычно так мягко окутывавшую его своим теплым спокойным желанием и уводившую в ароматный уют постели… Сейчас перед ним была страстная венецианка, которая требовала любви жгучей, колкой и… недолговечной.
Но наваждение схлынуло так же внезапно, как и пришло. Божена уже отошла от него и села на мягкий диван, посреди лежащих в беспорядке роскошных подушек.
Она стала расстегивать накидку, под которой оказалось черное ажурное платье. Томашу показалось, что длинная вуаль, спускавшаяся от лица Божены, окутала все ее тело, делая его очертания будто видимыми, но неуловимыми для глаз.
Томаш, не двигаясь с места, пожирал глазами женщину, которая смотрела на него так, как смотрят куртизанки со старинных полотен. Она казалась ему немыслимо доступной, и в то же время была необычайно далека от него, реального Томаша, привыкшего говорить с ней на родном языке, завтракать за одним столом… Да мало ли на свете житейских мелочей, обаяние которых известно двоим, прожившим вместе не один год! И именно их, эти знакомые мелочи, искал и не находил в ней Томаш, – ненавистный ему карнавал проник даже сюда, в комнату, где они с Боженой наконец-то остались одни…
И когда Томаш наклонился к ней, он увидел, как сотни других мужчин, так похожих на него, бросились обнимать своих красавиц.
Томаш хотел смотреть на Божену, видеть ее тело, ее лицо, глаза, но зеркала мешали ему: повсюду он видел себя. Покрасневшее от возбуждения, искаженное желанием лицо, жадные руки, затуманенный взгляд – это было невыносимо! И Божена, словно поняв его, отстранилась и, пройдя по комнате, задула все свечи, кроме одной, освещающей великолепно сервированный стол. Потом она, едва заметно улыбаясь под тонкой вуалью, взяла со стола лишь один бокал и вернулась к дивану. Она медленно опустилась перед Томашем на колени и дала ему глотнуть, по-прежнему держа бокал в своих руках.
– Оставь это, иди ко мне, – выдохнул Томаш и, протянув к Божене руки, попытался нащупать то, что позволило бы ему снять с нее эту бесконечную вуаль, – пуговицы, замок, шнуровку. Но Божена вновь отстранилась от него и, вытянув руку, дала ему выпить содержимое бокала, напоминающее мартини, до дна. Потом, поставив бокал на зеркальный пол и по-прежнему ни слова ни говоря, она села к нему на колени и принялась целовать его – так же страстно, как и у порога. Обнимая Божену, Томаш чувствовал, как трепещут ее бедра и вздымается грудь, но когда он снова попытался снять с нее платье, у него ничего не получилось.
– Подожди, – вдруг заговорила она, и это были первые ее слова, обращенные к нему за весь этот вечер, – я сейчас переоденусь и вернусь. – Она встала, взяла Томаша за руку и подвела его к заставленному всевозможными лакомствами столу. – Советую тебе не терять времени даром – такое можно попробовать только в Венеции.
И, собрав зачем-то все детали своего костюма, Божена исчезла. Томашу показалось, что она вошла в одно из многочисленных зеркал и растворилась в нем.
«Да, эти венецианцы кое-что понимают в искусстве обольщения», – признал про себя Томаш, пробуя что-то удивительно вкусное и пикантное.
