на ветер. В отличие от Шона, ему не нужно меня к себе привязывать и впечатлять. А главное, ему не нужно ничего обещать.
Я уже с ним.
Но больше первого, меня поражает второе признание. От него пересыхает горло и ответить получается серьезно и глухо:
— «Всегда» — очень сильное слово, Мэтью. Тебе всего девятнадцать, ты не можешь этого знать. Никто не может.
Он не спорит и не заверяет в обратном. Одни слова живут секунду и испаряются в воздухе, как капли воды на солнце, а другие продолжают звучать сквозь время. Он склоняется к моим губам и пробует их, пока я не начинаю ему отвечать. Очень нежно целует, продолжая ласкать мое тело и, наконец, проникает в меня. Познает осторожно, прислушиваясь к моим ощущениям.
Я чувствую Мэтью сердцем и телом, и справиться с болью легче. Это однозначно непросто — стать женщиной, и мне не удается сдержать тихий вскрик, когда он толкается в меня бедрами. Прижимается ко мне, не в силах обуздать желание.
Сейчас оно в нем настолько сильно́, что я ощущаю его в каждом вдохе Мэтью.
— Эшли, прости! — уронив голову, парень шепчет мне на ухо, задевая его губами. — Но я не могу остановиться. Это выше меня! Я бы умер сейчас, только чтобы не делать тебе больно.
Остановиться? О, нет. Мы уже зашли слишком далеко. В познании своего мужчины есть не меньшее удовольствие и ощущать Мэтью для меня так же важно, как дышать. Я так чувствую, и несмело обхватываю его ногами. Потянувшись к нему, спускаю ладони по спине на гибкую талию и ниже — на крепкие ягодицы. Прошу горячо, царапнув их кончиками пальцев:
— Не останавливайся… Мэтью!
Он кончает на глубоком поцелуе, ворвавшись в мой рот языком… но не отрывается от меня. Продолжает целовать, целовать… только нежнее, затихая во мне и позволяя медленно вынырнуть после его любви на поверхность. С шумным вдохом откидывается на подушку… и не отстраняется, а притягивает меня к себе, уложив на грудь. Поцеловав висок, проводит рукой по длинным волосам, словно нет предела его ласке.
Это не минутное и не пустое — то, что только что произошло между нами. Это ощущается настолько настоящим, что нет ни страха перед завтрашним днем, ни смущения от первой близости, ни боли. Ничего, кроме оголенных чувств.
Я обвиваю рукой его шею, прижимаю лоб к щеке и не хочу отпускать. Во мне так много чувств и эмоций сейчас, что с этим сложно справиться. Если бы можно было чувствовать его так всю жизнь, я бы, наверное, умерла счастливой. Ведь бывает любовь одна и навсегда. И если не в восемнадцать, то когда в это верить? Тогда бы никто, ни такая, как Габи, ни его отец или братья, никто бы не смог помешать нам.
Не знаю, о чем думает Мэтью, но он вдруг тихо говорит:
— Эшли, если бы радость можно было представить человеком — это была бы ты. Как теперь тебя отпустить?
— Не отпускай.
Он тяжело выдыхает и шевелит дыханием волосы у моего лба.
— Твой отец с меня шкуру спустит и правильно сделает. Я бы спустил. Не думаю, что он позволит тебе быть со мной.
— Поверь, это не в его власти. И вовсе не потому, что я — непослушная дочь.
— Эшли, ты ведь ничего обо мне не знаешь.
— И что? Мне достаточно того, что я знаю тебя.
— А мне нет. Я сказал правду, ты для меня много значишь, но это не отменяет того, что таким, как я, доверять нельзя. Так что я не в обиде на твоего отца. Уверен, будь у меня дочь, похожая на тебя… я бы на милю к ней никого не подпустил.
— Расскажи мне о себе, пожалуйста, — шепотом прошу. — Хоть немного. От чего ты хочешь меня оградить? Может, твои страхи, и не страхи вовсе.
Мэтью на минуту замолкает, словно решается, но все же говорит:
— Я помню звук, с каким полиция стучится в двери этого дома, сколько себя помню. Сначала я боялся, а потом перестал. Потом стал думать, как сделать так, чтобы они убрались, а лучше — никогда не появлялись. Понимаешь, о чем я?
— Д-да.
— Но они приходили, снова и снова, потому что был отец, были Лукас и Крис. И была причина не доверять таким, как мы — отбросам общества.
— Глупости! Не говори так!
— Но это правда, Эш. О большем тебе знать нельзя, но, поверь, ничего радужного в нашей жизни нет.
— И ты хочешь так жить?
Ему требуется несколько секунд для ответа. Но не потому, что он сомневается, а потому, что не верит — я это чувствую кожей.
— Нет. Никогда не хотел. Именно поэтому в последнее время я делаю все для того, чтобы отец вел нормальный бизнес. Иногда у него даже получается.
Для меня честности в его ответе больше, чем достаточно. Мы не выбираем, где родиться и с кем взрослеть — ни семью, ни родных. Мы не можем приказать нашим близким жить вечно или быть идеальными. Но мы можем выбрать сами, какими нам стать.
У каждого человека должно быть это право.
— Эш, у нас есть немного времени, пока друзья Лукаса не уберутся отсюда — попробуй поспать, если хочешь. Потом мы спустимся вниз, и я напою тебя чаем — отец все равно до утра не проснется. И больше никакой езды на велосипеде в пижаме, договорились? Я сам отвезу тебя.
День был длинным, и я на самом деле устала, но сон — не самое главное, чего я сейчас хочу, хотя лежать на груди у Мэтью безумно приятно.
Я отрываю щеку от парня и сажусь в постели. Смотрю на него, потянув на грудь край одеяла.
— Ты можешь включить свет, пожалуйста, — прошу негромко. — Я хочу тебе кое-что сказать.
Если он и удивляется, то не спорит. Оторвав плечи от подушки, тянется к краю кровати и включает ночной светильник. Возвращается, убрав волосы от лица.
Отлично, теперь света в спальне
