- Идет, - улыбаюсь я. И как только вхожу в квартиру Софьи, стремглав несусь к ноутбуку.
Читаю, а у самой глаза на лоб лезут.
- Отварить курицу… замесить тесто на лапшу…
«Нет, тут я точно не справлюсь», - вздыхаю уныло. И решаю приготовить суп, который люблю с детства. Я сотню раз видела, как его готовят Нур или повариха в доме отца.
«Вкусы у нас с Германом схожие, - думаю я, старательно вырезая филе. Ему должно понравиться.
- Ты там как? - позвонив через два часа, спрашивает Лиманский. - Пора варить бульон… Я поднимаюсь.
- А я уже все приготовила, - хвастаюсь весело. Но когда ставлю перед Германом тарелку с белым супчиком, присыпанным зеленью, у моего любимого вылезают из орбит глаза.
- Что это? – боязливо интересуется он.
Наблюдает, как я наливаю себе полную тарелку и сажусь напротив. И только когда я съедаю пару ложек, приступает к еде.
- Ну как? – спрашиваю, уминая за обе щеки.
- Восхитительно, - хмыкает он, не сводя с меня взгляда. – Просто обалдемон!
64
Амина
- Может, тебе лучше перевестись на архитектурный? – невзначай интересуется Герман, когда после новогодних праздников мы возвращаемся с дачи его родителей в город.
- Ты уже десятый раз спрашиваешь, - отмахиваюсь я и, глядя в окно, думаю о надвигающейся беде. Я согласна и в сотый раз поговорить о смене профессии. Лишь бы снова не о родителях!
Что я могу рассказать Герману? Как объяснить, почему моих отца и матери не будет на свадьбе?
Навещая Софью перед отъездом на дачу, посоветовалась с ней. А в ответ услышала «ни в коем случае!».
- Нет смысла ворошить старое. Тем более у Лиманского и Айрата есть общие знакомые. А ну, как попрется выяснять отношения. Решит Айратику люлей навешать. Лучше не упоминать о нем, - убеждала меня Софья, кутаясь в больничный фланелевый халат.
И если самому Герману мои родственники нисколечко не интересны, то его родители настроены совершенно иначе. Им нужно точно знать, кого они принимают в семью.
Наверное, это правильная позиция. Вот только любые упоминания о родственниках вызывают во мне приступ паники. Видимо, не до конца затянулась рана, нанесенная мне отцом. Я будто снова вижу его, выбегающего из Питерского подъезда. И даже не знаю, чего больше хочется. Смеяться или плакать?
Первой разговор о моей родне заводит будущая свекровь. Высокая красивая женщина в ладно сидящих синих брючках и свободной белой блузке. Темные волосы аккуратно подстрижены, на лице минимум косметики. И мне поначалу кажется, что это старшая сестра Германа, а не мать.
- А твои родители, - с улыбкой спрашивает она. – Они собираются на свадьбу? Ты им сказала? Второе февраля уже скоро.
- Нет, - коротко бросаю я, не в силах продолжать этот разговор.
- Как же так? – тонкие брови чуть взлетают вверх, а губы складываются бантиком.
Приходится объяснять. Врать я не умею. Поэтому даю уклончивый и очень правдоподобный ответ, заранее согласованный с Софьей.
- С отцом и мачехой я поссорилась. А родной матери никогда и не знала.
- А-а, - кивает понимающе Татьяна Дмитриевна и задает новый вопрос. – Поссорились? Почему?
- Мачеха ждет ребенка. Накрутила отца против меня. Пришлось уехать, - замечаю осторожно. А сама прошу Аллаха, чтобы он прекратил этот допрос. Дал бы Татьяне новую заботу.
- Там, кажется, что-то пригорает на плите, - ведет носом вальяжный Владимир Андреевич, отец Германа.
Татьяна вскакивает и бежит на кухню. Оттуда слышатся ее охи и вздохи. А потом расстроенный голос.
- Фасоль сгорела! Я хотела сделать лобио по-грузински!
Чувствую, как рот наполняется слюной. И даже не могу скрыть своего разочарования. Обожаю это блюдо. Перетертую в пасту фасоль, приправленную острой аджикой, пряностями, чесноком и орехами.
- Не велика потеря, - смеется Герман. – Главное, мясо, мам!
Теперь, когда мы возвращаемся в город, Лиманский бросает на меня беглый взгляд и замечает, не отвлекаясь от дороги.
- Мои не сильно на тебя давили?
- Нет, что ты! – мотаю я головой. – Мне очень понравились твои родители. Жаль, что не могу ответить взаимностью и познакомить со своей семьей.
- Там все так плохо? – осторожно спрашивает Герман, перестраиваясь в левый ряд. – Ну, козел, - бухтит себе под нос, обращаясь к подрезавшему его седану.
- С ними нельзя помириться, - вздыхаю я. – Больше всего боюсь их реакции. Они воспротивятся нашему браку и увезут меня обратно домой.
- А чем я их могу не устроить? – фыркает Лиманский, давя на клаксон. – Ну, ты посмотри на этого идиота! – рычит он.
- Ты другой веры, Герман, - вздыхаю я печально. – И мой отец точно будет против.
- А переубедить его? – скашивает на меня взгляд Герман.
- Нет, это невозможно, - мотаю я головой, точно зная, что ни при каких обстоятельствах не обращусь к своему папаше.
- Тогда пусть ничего не знает, - отмахивается Лиманский. – Нам тут враги не нужны. Потом выручай тебя из плена. Уговаривай твоих родственников!
Улыбаюсь довольно и молчу. Не желаю объяснять очевидные для меня факты. Никто меня больше из дома не выпустит и с Лиманским даже встречаться не станет. Не будет же он брать штурмом дом отца? Да и тот запросто может увезти меня в деревню и запереть там. Или отправить к родственникам в дальнее село, где уж точно никто никогда не найдет. Даже Лиманский с его ресурсом.
- Для подписания никаха должен дать согласие на брак старший родственник, - вдруг вспоминает Герман. – Иначе брак будет считаться недействительным. Я узнавал у знающих людей. Кто-то из твоих сможет приехать? Или нам придется попросить кого-нибудь из знакомых представиться твоим дядюшкой.
«Герман, ты на все гаразд, только бы заполучить меня в жены!» - думаю весело. А вслух замечаю негромко.
- Я пригласила на свадьбу бабушку и дядю с тетей. Если у них получится, они обязательно приедут.
- А что может помешать? Твой отец? – порывисто интересуется Герман. – Они его слушаются?
- Папа контролирует финансы семьи, - лепечу я. – И дядя Искандер не захочет с ним ссориться.
- Я оплачу перелет. Договорись, когда они смогут приехать, и купи им билеты. Карту я тебе дам.
- Спасибо, - шепчу, давясь слезами. В порыве чувств подхватываю с ручника руку Германа и целую тыльную сторону ладони.
- Ты моя! - рыкает он, перехватывая инициативу. Тормозя на светофоре, обнимает меня крепко и впивается в губы голодным поцелуем. Чувствую, как жар разливается по всему телу. И инстинктивно поджимаются пальцы на ногах. А внизу живота пульсирует желание.
- Не могу тебя отпускать каждый вечер, - шутливо жалуется Герман, когда мы входим в кабину лифта. – Я уже как дурак дни считаю, - бубнит он, нажимая кнопку моего этажа.
- Я тоже, - признаюсь, утыкаясь лицом ему в грудь. – Сейчас посмотрю, как устроилась Софья после больницы, ее сегодня Олеся должна была забрать, и приготовлю ужин. А ты приходи через час…
- Только не вари змеиный суп, - смеясь, предупреждает меня Лиманский. - Второй раз мне его не осилить.
- Я научусь готовить домашнюю лапшу, обещаю, - заявляю торжественно и тут же получаю награду. Поцелуй в нос.
- До ужина, храбрый повар, - улыбается Герман и легко сбегает вниз к себе домой.
65
Открыв дверь своим ключом, я сразу натыкаюсь на ботиночки Олеси и одинокий сапожок Софьи.
- Вернулась, душа моя! – радостно заглядываю в комнату. Наскоро скидываю куртку и сапоги. Несусь к моей дорогой Софье. Обнимаю ее, себя не чуя от радости.
- Алинка моя, - улыбается мне Софья, лежа в постели на высоких подушках. Стирает со щеки одинокую слезинку. – Как ты тут без меня жила?
- Не померла, как видишь, - ехидно фыркает Олеся, развалившись поперек кровати. Еще чуть-чуть, и заденет загипсованную ногу Софьи.
- Может, подушку подложить? – спрашиваю, кивая на гипс.
