- Да, возьми в комоде подушечку, - тут же соглашается Софья.
Укладываю ее ногу на возвышение. Подтыкаю рядом одеяло. Недовольно кошусь на Олесю. Ну, как можно в уличной одежде завалиться на постель?
Сдерживаюсь, чтобы не сделать замечание.
- Сейчас ужин приготовлю, - хочу поскорее выйти из комнаты. – Мы по дороге купили фарш. Котлетки пожарю. Только я позвала к столу Германа. Надеюсь, вы не будете возражать?
- У тебя с ним роман? – резко бросает Олеся, приподнимаясь на локте. И даже надменно приподнимает бровь.
Но я в порыве чувств не сразу замечаю нескрываемое раздражение.
- Мы скоро поженимся, - хвастаюсь я беззаботно.
- Да это фигня! - отмахивается Олеся. – Какая свадьба? Ты чего? Сама подумай, кто ты? Чмо в ботах! И кто он?
- Олеся, - строго предупреждает мать. Но та словно не слышит никого.
- Вся эта свадьба - голый номер. Лиманский, наверное, с кем-то поспорил, что оприходует тебя первым. Вот и старается. А никакой свадьбы не будет! Даже не рассчитывай!
Густо размалеванная девица вскакивает с кровати и всплескивает руками. А я смотрю на странную фигуру в джинсах-скинни и широкой толстовке. Вглядываюсь в отечное лицо и мешки под глазами и не вижу ничего человеческого. Та расторопная веселая девчонка, которая помогала мне в Эргонио, куда-то пропала. А вместо нее появилась злая албасты[1] .
- Мам, ну хоть ты ей скажи! Вот дура-то! - разоряется Олеся, пытаясь привлечь мать на свою сторону.
- Замолчи сейчас же, - останавливает ее мать. – Перестань молоть чушь!
- Ты на ее стороне, что ли? – удивляется Олеся. – Тоже веришь в сказочки о благородном и прекрасном принце. А он придет, отымеет ,куда только сможет, и пошлет на фиг! Ой, не могу, - зло смеется она.
- Какая же ты злая, Олеся! – вскидываюсь я, негодуя. Но не хочу ввязываться в ссору. Софье сейчас нужен отдых, а не наши крики. И выскочив в коридор, спешу к себе. Но, только заскочив в спальню, понимаю, что принадлежит она все-таки Олесе. На полу валяется ее сумка, и дверца шкафа приоткрыта.
«Нужно успокоиться побыстрее, - думаю я, без сил опускаясь в креслице около туалетного столика. Привычно открываю ящик, собираясь достать серьги. Просто посмотреть на них и, положив пальцы на прохладные камни, почувствовать себя кому-то нужной. Той же Зареме, например.
Но рука скользит по гладкому дереву. Шарю лихорадочно и ничего не понимаю. А заглянув в ящик, ошалело оглядываюсь по сторонам. Я не могла переложить куда-то еще свои сокровища. Но деньги и бархатный чехол с серьгами пропали. Глупые мысли роятся в голове, но я отметаю всякие подозрения.
«Нет! Олеся не могла!» - твержу себе. Но увидев злую усмешку, все понимаю правильно.
- Ты! – наступаю, прямо смотря в глаза. – Верни мне сейчас же деньги и серьги!
- Олеся, как ты посмела? - охает с кровати Софья. – Ты же обещала…
«Значит, не первый раз она попадается, - отмечаю про себя, вцепляясь воровке в волосы. Деру из стороны в сторону.
- Отдавай сейчас же! – кричу в голос.
- Ты! Дура! – отталкивает она меня. – Ну, взяла я! И что ты мне сделаешь? Я была в своей собственной комнате! И достала что-то из своего ящика. Нечего было туда класть!
- Но я не знала! – хватаюсь я обеими руками за пылающие щеки. – Я никуда не пойду. Обещаю. Просто верни мне серьги, а деньги оставь себе! Иначе я тебя отлуплю, зараза!
Но мерзкая девица только ухмыляется, направляясь к выходу.
- Попробуй, только тронь. Быстро в кутузке окажешься. Да и кто видел твои серьги, шваль подзаборная? Еще скажи, что там кольцо с бриллиантом лежало!
Сжимаю пальцы, чувствуя, как тонкий золотой ободок впивается в кожу, а квадратный бриллиант чуть царапает мизинец. Мысленно радуюсь тому, что кольцо Германа ношу, не снимая. А главное, у меня хватило ума не похвастаться им перед глупой вороватой девицей.
- Олеся, верни сейчас же серьги, - решительно заявляет Софья, пытаясь встать. Хватаясь за костыль, добавляет в сердцах. – Хватит меня позорить. Ты же клялась!
Вижу, как глаза моей благодетельницы наполняются слезами.
- Я прошу тебя. Умоляю…
- Ладно! Только из-за тебя, мам! - снисходительно бросает Олеся. И протягивает мне какой-то чек.
- Что это? – гляжу, недоумевая.
- Квитанция из ломбарда, деревня! – фыркает Олеся. – Там сегодня нужно выкупить твои уродские сережки. Иначе они поступят в продажу. Гоу, Амина! Шевели булками! – хохочет она.
- Какая же ты дрянь, - вздыхает Софья, опускаясь на постель. – Уходи, чтобы я тебя не видела! Ты, наверное, и у меня все выгребла, - с болью в голосе восклицает она. - А напоследок и к Алинке полезла…
- Мне надо, ты сама знаешь, - негодуя, заявляет Олеся. – Мне и так тяжело. А ты ничем не помогаешь!
- И не собираюсь! - кричит Софья. – Проваливай отсюда!
- Ты променяла меня на эту дуру? – недоверчиво тянет Софья. – Меня? Свою дочь?
Закрываю уши, стараясь не слышать. И зажав в руке заветную бумажку, выбегаю из квартиры. Несусь к Герману и неистово жму на кнопку звонка.
- Помоги. Помоги, пожалуйста! – прошу, заливаясь слезами. Вваливаюсь в квартиру и падаю на грудь ничего не понимающего Германа. Утыкаюсь носом в черный свитер, который он не успел снять.
Лиманский тут же втягивает меня в комнату и, прижав к себе одной рукой, другой вынимает квитанцию ломбарда из моих одеревеневших пальцев.
- Что это? – спрашивает изумленно. – Что случилось, Алина?
- Олеся украла у меня серьги. Сдала их в ломбард. Нужно ехать за ними. Иначе их выставят в продажу! Два часа осталось! Помоги, пожалуйста! – давлюсь я слезами.
- Так, - рыкает мой жених. – Без паники. Оставайся здесь. Я съезжу сам. А ты пока телек посмотри и закажи что-нибудь пожрать. Я так понимаю - котлеты отменяются.
Будто со стороны наблюдаю за Германом. Вот натягивает на ноги ботинки, надевает куртку. Звонит какому-то Майку. Говорит глухо «мне нужна твоя помощь» и, подмигнув мне, выходит за дверь.
- Подожди, - выдыхаю в последний момент. – Я с тобой!
[1]Женские демонические существа у турок и других народов
66
- Тогда быстро одевайся! – командует Лиманский, убирая палец с кнопки лифта. – Бегом, Алина!
Взлетаю наверх, чувствуя сзади тяжелую поступь Германа.
Вбегаю в незапертую дверь и тут же натыкаюсь на Софью, устало сидящую на банкетке.
- Она ушла, - со вздохом замечает моя дорогая душа. – Даже не извинилась…
- Может, еще образумится, - лепечу я, обувая сапоги. Оглядываюсь на Германа, вошедшего следом. Он снимает с вешалки мой пуховик и недовольно смотрит на Софью, будто она в чем-то виновата.
- Я вас предупреждал, Софья Петровна, - бубнит он, негодуя. – Что теперь будем делать? Время-то упущено…
- Где ее теперь искать? – всхлипывает Софья. – И мне с трудом верится, что лечение может помочь. Вон, весной ее лечили, и лето прошло без проблем. А вернулись с моря, и она опять сорвалась. Ушла от Игоря…
Ничего не понимаю. Но скорее всего, ситуация с Олесей - это давний нарыв, который только сейчас прорвало. Софья в курсе происходящего. И Герман.
- Едем, - дергает меня за рукав Лиманский. – Мы выручим из ломбарда серьги моей невесты и вернемся. И тогда обстоятельно поговорим, Софья Петровна, - заявляет он холодно и официально.
В гнетущем молчании мы спускаемся вниз и доходим до машины, стоящей на площадке перед домом.
- Выходит, Олеся не первый раз попадается? – слабо интересуюсь, вскарабкавшись на сиденье рядом с водителем.
- Она наркоманка, - коротко бросает он, выезжая со двора. – Когда нет денег на дозу, ворует. Вон, у Софьи все драгоценности в ломбард снесла, а та сразу и не заметила. Решила, что во время ремонта украли. А рабочие были мои… Честные мужики. Никогда чужого не возьмут.
Герман криво усмехается и чешет ладонью коротко стриженый затылок. Вроде бы старается шутливо пересказать мне давние события, но я по лицу вижу, как ему неприятно.
