— Зачем?
— Ну… Ты же не хотел этого… Всего… Я чувствую себя виноватой… Что из-за меня… Ты же уже отдал долг…
Бродяга резко развернулся вместе с креслом, перехватил не успевшую отшатнуться Лялю за запястья, посмотрел неожиданно жестко в рыжие глаза:
— А с чего ты взяла, что я его уже отдал? И что он вообще есть?
Ляля моргнула обиженно, дрогнула губками, собираясь заплакать, и Бродяга, чувствуя себя монстром, пугающим беспомощного ребенка, тут же сменил пластинку, потянул ее к себе на колени, обнял, зная, как Ляля любит, когда он вот так вот, обволакивает ее со всех сторон, запирая в клетку своего тела.
Он по ночам так делал очень часто, потому что в последние два месяца Ляля стала просыпаться с криком из-за мучающих ее кошмаров.
Ляля тут же затихла, обняла его за шею, уткнулась подрагивающими губками в шею, засопела тихонько. И, чуть успокоившись, выдохнула:
— Я просто… Посмотрела… Прости…
— Что ты посмотрела?
— У тебя был открыт ноут… Прости… Просто я волновалась… Вы с Аминовым работаете, все хорошо… И Хазар не планирует прекращать, я правильно понимаю? А, значит, мы никогда не сможем жить без оглядки… Ты же этого не хотел… И ты этот завод перерабатывающий крутишь… Да? Чтоб отпустил он тебя, да?
Бродяга, ощущая , как все в груди сжимается, только выдохнул, пытаясь успокоиться.
И принять то, что он — лошара, не умеющий нормально хранить производственную тайну.
Но как она?.. Откуда?..
— Понимаешь… — Ляля оторвалась от его груди, посмотрела своими полными слез и обиды кошачьими глазками, — я просто в школе проект вела… По градообразующим предприятиям области… Я же тебе говорила, помнишь?
Бродяга кивнул, чувствуя себя полным дебилом. Потому что не помнил.
А она, наверняка, говорила, да.
Но он, как обычно, только смотрел, как завлекательно шевелятся ее пухлые губки и прикидывал, что будет делать с ними сегодня в спальне, и вообще все пропускал мимо ушей.
Парадокс: на работе, в делах, с парнями он был всегда на редкость сосредоточен, все запоминал, голова работала на полную, так, как надо. Правильно работала.
Но с Лялей все это летело к чертям.
Когда она была рядом, Бродяга не мог ни о чем думать. Только о ней. Только о том, как она смотрит, как поднимает к затылку тонкие белые руки, чтоб заколоть тяжелые пряди рыжих волос, как улыбается, как блестят ее кошачьи глазки… Налицо была полноценная деформация мозга. Небратимая.
И вот теперь он за это сполна поплатился.
Потому что его наивный котенок оказалась очень даже цепкой и умненькой.
И все очень четко просекла не только по текущим проектам, верно проанализировав дела с Аминовым, которые в гору шли, и бабло вот уже полгода лилось рекой, радуя всех партнеров. И понятно было, что, пока этот поток не иссякнет, Хазар не будет ничего делать, и, значит, Ляле по-прежнему надо прятаться в этом доме. И сколько это все продлится, непонятно.
Но напрягало Бродягу даже не это, а то, что Ляля очень верно угадала, по какой причине он, Бродяга, вцепился в этот вялотекущий проект с заводом, перерабатывающим щебень. До их появления уже полгода с этим заводом работали, пытаясь влезть и поиметь с него хоть что-то, но только Бродяга нашел возможность бескровно его обанкротить и перекупить. Чем сейчас и занимался, как раз в тот момент, когда позвонил ему Хазар и озадачил Тамарой Пересветовой и ее сыном.
И Бродяга именно потому и возился с заводом, что хотел разойтись с Хазаром краями и отдать долг. Хотя бы частично. Как это все смогла просечь Ляля, Бродяга не понимал. И это откровенно напрягало.
— Я просто посмотрела… Прости… — шептала Ляля, щекоча теплым дыханием шею Броядги и прижимаясь к нему все теснее, — я очень хочу, чтоб это все уже, наконец, закончилось… Я так боюсь, что он меня найдет…
— Не найдет, котенок, — прохрипел Бродяга, решив отбросить пока что все вопросы о том, каким образом Ляля залезла в запароленный ноут. Пароль сменит, и все. В конце концов, она ничего никому не скажет, никакой опасности…
— Я боюсь… Боюсь… — всхлипывала Ляля, — мы во всем зависим от Хазара… Понимаешь? Я боюсь, что он…
— Хазар — мой брат, котенок, не думай о нем плохо. За эти полгода он ни разу не дал повод усомниться…
— Да, да… Я понимаю, но, Бродяга… А что дальше? Что будет дальше?
— Дальше… Решим с заводом. И уедем. Обещаю. Правда.
— Да? Обещаешь? — Ляля оторвалась от его груди, села ровнее, посмотрела серьезно, — обещаешь мне?
— Да, котенок. Обещаю.
— После того, как решишь с заводом?
— Да.
— Тогда, знаешь… Я посмотрела чуть-чуть там… Прости, прости, прости! Я одним глазком! — Ляля торопливо, пока Бродяга в шоковом состоянии смотрел на нее, развернулась, сидя прямо на его коленях, вместе с креслом к ноуту, свернула фотку Ваньки с экрана и в пару кликов вывела из запароленной папки информацию по заводу, — смотри, ты же хочешь сначала номинальный совет акционеров? А если одновременно запустить вот это?.. Я такое читала про одну уральскую компанию, прямо похожая схема…
Бродяга посмотрел в экран, затем перевел взгляд на увлеченно щелкающую клавишами Лялю:
— Откуда ты это все?..
Она оторвалась от экрана, улыбнулась светло и наивно:
— Я же в десятом хотела на экономический… И даже подавала документы, а там был конкурс… Короче говоря, это долго. Я увлекалась… А потом, в одиннадцатом, уже переключилась на дизайнерский, потому что… Ну, я тебе говорила же… Не помнишь?
Она сморщила носик, забавно и весело, и Бродяга только мотнул головой.
— Ну во-о-от… — протянула Ляля разочарованно, — а чего я тебе тогда рассказывала, если ты ничего не помнишь?
— Ты мне еще раз расскажешь… — пробормотал Бродяга, вставая с кресла прямо с Лялей на руках, — потом…
Он прижал ее к себе сильнее и двинулся к дивану в гостиной зоне.
Ляля, верно отследив направление движения, густо покраснела, словно он в первый раз так делал, и словно этот широченный диван уже не был многократно осквернен ими:
— Ты что? А информация? И я еще хотела…
— Потом, — постановил Бродяга, уже ощущая, как сладкий дурман привычно закручивается спиралью в голове и предвкушая шикарное, долгое, томное снятие стресса при помощи этой неугомонной, полной сюрпризов кошечки.
Надо же, полгода живут вместе, а она — словно шкатулка с секретами! Вроде, простая, как пять копеек, а копнешь глубже…
Значит, надо еще глубже. И еще…
Бродяга задумался, вспоминая, как пытался раскрыть свою шкатулочку с двойным дном совсем недавно, улыбнулся и пропустил момент, когда Ванька, как и любой ребенок, умеющий правильно выбрать время для шалости, уронил свою няньку в воду.
Впрочем, девка не успела испугаться, потому что Хазар черной тенью нырнул следом и вытащил дрожащую жертву детского произвола обратно на бортик.
Нянька кашляла и пыталась дышать, Ванька плакал и раскаивался, Каз и Хазар пялились на острые соски небольшой, но очень даже красивой груди под мокрой футболкой, а Бродяга думал, что женщины, наверно, все вот такие шкатулочки с сюрпризами. Ну кто мог знать, что мокрая нянька настолько крышесносная? И что у нее под футболкой такое вот прячется?
Хазару, судя по бешеному взгляду и желанию доминировать больше, чем обычно, крышу снесло сильно.
Каз в этот раз понял бессловесную коммуникацию Бродяги правильно и утащил Ваньку на стрельбище, чтоб не мешал отцу спасать няньку.
Хазар воспользовался ситуацией и на руках унес свою ошалевшую добычу в дом, где сто процентов имелась подходящая комната с подходящей для спасения кроватью, а Бродяга, проводив из взглядом, накинул полотенце на плечи и подхватил телефон, чтоб позвонить своей шкатулочке с секретом.
Маленькой, нежной, но вообще заморочистой.
Хотя, с другой стороны, когда простота удовлетворяла?
Глава 36
Знаете, как бывает: все хорошо, все просто замечательно, особенно на контрасте с тем, что было раньше, а все равно внутри какое-то мерзкое ощущение ненатуральности. Верней, даже не ненатуральности, а… временности. Да, вот именно так. Ощущение, что твое счастье — временное, конечное. И вот-вот все рухнет, оставив после себя только горечь сожаления. Что это было, а ты не смогла удержать.
