Открылась балконная дверь и Роман дернулся, но потом почувствовал запах маминой «Шанели» и постарался сделать вид, что у него развязался шнурок.
— Не притворяйся, — холодно хмыкнула она.
— Идея была глупой, мама. Зачем ты устроила этот детский сад?
— Затем же, зачем и всегда. Для твоего блага.
— Мне уже не шесть. Хотя и в шесть это было насилием над личностью.
— У тебя очень милый сын.
Роман скривился.
— И я бы хотела, чтобы из вас с Мотей вышла такая же милая семья.
— Если ты нас заперла, значит понимаешь, что это не так?
— Я хотела, чтобы вы расслабились и ушли от всех забот и…
— Мама. Не нужно водить меня за нос. Мы оба знаем, что твои идеи почти всегда граничат с маразмом. Не втягивай в это никого. Мотя — хорошая девчонка. Она… не интриганка, как ты, это же очевидно. А твои махинации слишком легко раскрыть.
Он встал с кресла и обогнул мать:
— Может уедешь? Папа ждет.
Валерия Сергеевна хмыкнула.
— И ты тут же выставишь эту девочку за дверь? — жалобно мяукнула Валерия Сергеевна. — Тогда к чему этот спектакль? Выгони сейчас, если ты все знаешь…
— Но она не знает, — ответил Роман без улыбки.
— Значит, нравится? — Валерия Сергеевна заметно напряглась. Ее двойная игра стала такой сложной, что можно было запутаться, кому и что она говорила. — Иначе ты бы ее уже выгнал… Когда ты узнал? Вчера?
— Я… — он запнулся. — Пойду выпью кофе.
И вышел, так и не ответив самому себе на заданный матерью вопрос.
Валерия Сергеевна потерла ручки и закусила губу. Ее положение стало удручающе шатким, зато какие сыновьи секретики всплывали на поверхность… Все стало очень интересно.
— Мне уже не шесть, мама, — передразнила она. — Я заставила тебя есть кабачок! И жениться по любви заставлю!
Тридцать седьмая. Последняя попытка
Мотя спала на кровати в гостевой комнате, а рядом, свернувшись, как котенок, Серега. Он поджал ноги, сложил на груди руки и иногда причмокивал. Роман стоял какое-то время и смотрел на них, а потом сел на краешек кровати, чтобы уставиться в стену с самым потерянным выражением лица.
— Ты воспользовался тем, что я спящая не сбегу? — спросила Мотя, каким-то не своим голосом.
— Да. — честно ответил Роман и сел поудобнее, оперевшись на мягкую спинку кровати спиной.
Мотя оказалась у него под боком, так же, как Серега под ее боком, и это было чертовски тепло и мило.
— Он беспокоился, когда я пришла.
— А теперь спокоен? — спросил Роман и присмотрелся к Срегиному лицу.
Тот улыбнулся во сне. И даже издал звук похожий на «Ы-ы-ы», только в другой, более доброй, тональности.
— Теперь да. Что тебе тут нужно?
— Пришел к тебе, — Роман сделал следующий шаг.
Лег на бок и обнял Мотю, а она зажмурилась и затаила дыхание.
— Расслабься уже. Я просто пришел воспользоваться твоей злостью и беспомощностью, чтобы удовлетворить свои потребности в…
— …обнимашках? — Мотя не удержалась.
Она совершенно не умела долго злиться. И сейчас, хоть в ней и кипели эмоции, не могла не признать, что идет на поводу у этого категоричного и противного человека.
Он абсолютно, совершенно точно, пришел к ней. Он абсолютно и совершенно точно, по доброй воле ее целовал. Он абсолютно. Точно. Считает ее непонятно кем, но сам при этом ведет себя как непонятно кто.
— Это было бы глупо, но считай, как хочешь.
Тишина снова стала тягучей и острой, наполненной молниями и грозовыми тучами. Дождь по прежнему хлестал за окном, даже с новой силой, и это делало молчание более осмысленным. Будто оба прислушивались к песне дождя и дыханию друг друга.
— Хр-р-р…
— Это что? — спросил Роман.
— Хр-р-р…
— Не знаю, — с подозрением отозвалась Мотя.
— Хр-р-р…
— Он храпит? — Роман перегнулся через Мотю и посмотрел на Серегу.
Тот перекатился с бока на спину, вытянул вверх руки, разлегся звездой и издавал странные звуки похожие на храп.
— Да, кажется, он храпит… как свинка, правда?
— Есть такое, — Мотя обернулась, посмотрела на Романа, потому что тон его показался ей слишком умиленным.
— Что?
— Он тебе нравится, — заявила она.
— Опять ты за свое…
— Он! Тебе! Нравится!
— Это ничего не меняет…
— Нет. Не буду больше настаивать, — фыркнула Мотя, разрушая дождливый романтический момент.
Роман отпустил ее талию и тоже перекатился на спину.
И Мотя перелегла.
— Ты не понимаешь, Мотя.
— Не понимаю.
— Нельзя просто прийти и сказать: «Эй! Я тут это, ребенка украла. А не будете ли столь любезны ему папой побыть?»
— Почему? — засмеялась Мотя.
Роман тоже засмеялся.
— Потому что так не бывает.
— У тебя прям ничего не бывает! Все не то и все не так! Смирись уже, Рома, — Мотя впервые назвала его по имени и у Романа по рукам мурашки пробежали. Он даже не ожидал, и потому дернулся.
Мотя привстала, нависла над ним, и ее волосы коснулись его плеча. Снова мурашки.
Роман нахмурился. Ему это совсем не нравилось. Была во всем этом какая-то сопливая, сладкая тишина и прямо-таки каторга. Все внутри переворачивалось, как перед прыжком с тарзанки над самым глубоким ущельем.
На одну секунду он даже подумал: я влип сильнее… чем она.
— С чем смириться? — глухо спросил он.
— Что все в этой жизни бывает.
В Моте включилась какая-то обольстительная стерва. Она протянула руку и коснулась ключицы Романа, он покосился на ее пальцы, как на страшного монстра, пришедшего убивать, но предпринимать ничего не стал.
Мотя коснулась его шеи.
Потом подбородка и замерла на губах.
— Если ты думал, что умнее и хитрее меня… с этими своими поцелуями… то заруби себе на носу… Я не такая дурочка, как кажется!
Она сощурилась, он тоже.
— Мне не кажется, — ответил он.
— Ну ты и…
— …тш-ш… — он тоже прижал к ее губам палец и покачал головой. — Давай не будем устраивать сцен. Мы же играем, забыла? Мама вот, хотела, чтобы мы с тобой немного отдохнули от родительства. Она все еще считает нас родителями Сереги, не будем ее разочаровывать, да?
Мотя нахмурилась. Она была уверена, что спектаклю конец. Что Роман все понял и, в лучшем случае, не знает, что Мотя в курсе.
Роман тоже был уверен, что все кончено. И что стоит Моте понять, что все это один большой розыгрыш и она сразу… куда-то денется.
О том, куда ей деваться, он не думал.
И понимая, что волновать его это не должно, все равно не хотел, чтобы она исчезала.
«Окей, Вселенная, я смирился!» — мысленно произнес он. — «А теперь придумай, что мне делать дальше, потому что впервые в жизни я не мыслю логично!»
— Я д-думала… она…
— Нет. Все по-прежнему. И с папой проблема еще не решена.
«Решена вообще-то, врунишка!» — отругал себя Роман.
— Она еще два дня тут побудет. Всего-то.
«Да ты сам только что ее выгонял!»
— Просто сделаем это так, чтобы не подкопаться. Потом ты домой, я к своей прежней жизни, а Серега…
— А Серега? Что он? Каков твой план?
— Хочешь… — он лихорадочно соображал. Он должен придумать как все сделать правильно. Потому что он, она и Серега — это неправильно.
Он — точно не отец-года.
Он — точно не то, что нужно ребенку и наивной девчонке.
Они — недоразумение, все трое.
И союзы так не строятся.
И все, включая самого Романа, должны смириться.
— Хочешь я с Кирой поговорю?
Мотя отшатнулась, как от пощечины. Да. Все верно. У Сереги есть мать, хоть и непутевая.
— Хочешь?..
Да. Все верно. Всем нужен этот шанс. Она одумается.
— Да, — кивнула она, с рвущимся на куски сердцем в груди, и совсем расстроенным голосом. — Да, конечно, — по щекам побежали слезы и Мотя поторопилась снова лечь лицом к Сереге.
Да. Все верно. Он ей не принадлежит, только оттого, что она так захотела.
Мотя обняла его, как котенка, и он послушно устроился в ее руках, даже не проснувшись.
