– Я играю в Малой лиге. Мой отец привезет мне на день рождения новую перчатку. Мама говорила вам о нем?
У Райли засосало под ложечкой.
– Нет… э… нет.
– Он живет в Лас-Вегасе. – Мальчик то ли объяснял отсутствие отца, то ли гордился его местожительством. – Временно.
Временно? Он-то полагал, что муж Келли окончательно выбыл из игры. Развод так развод.
– Он такой славный парень, – продолжил Тревор, – мой отец. Мама, наверное, не говорила вам о нем, потому что мысли о нем навевают ей грусть. Она все еще плачет из-за его ухода. Много.
Райли бочком двинулся к стеклянной двери, которая, судя по всему, вела во двор.
– Я уверен, это был трудный период…
Тревор встал между Райли и стеклянной дверью:
– Да! Конечно. Но папа приедет на мой день рождения. В июле. Видите ли, он пообещал привезти перчатку, которая мне очень нужна. И тогда они с мамой захотят провести вместе много времени, потому что давно не виделись. У них ведь много общего. Например, я. Или моя сестра. Из-за нас они, наверное, захотят побольше побыть вместе.
– Это точно. – Райли уже подумал: а не сымитировать ли ему уход влево, чтобы прорваться во двор, когда что-то загрохотало, отвлекая его внимание.
– О нет! – простонал Тревор и закатил глаза.
Райли повернулся к коридору, из которого появилась маленькая девочка. В зеленом плиссированном платье и носочках. На мгновение у Райли сжалось сердце.
Он мог не опасаться, что девочка напомнит ему Эбигейл. Не увидел золотых кудряшек, не услышал смеха своей дочурки. На него смотрели большие глаза, а толстые линзы очков в черной оправе их только увеличивали. Бледная кожа, веснушки, красный нос, а волосы… Что-то странное случилось с ее волосами. Она более всего напоминала вечно уткнувшуюся в книгу девочку, над которыми в школе всегда издеваются мальчишки. Такие всегда первыми тянут руку после того, как учительница задает вопрос. По детской терминологии – ботан. По взрослой – мечта библиотекаря.
И однако, сердце сжалось уже только потому, что она стояла перед ним. Девятилетняя, чуть старше Эбби.
– Вы – мистер Ломбард? – с придыханием спросила она.
Он сглотнул слюну, потом кивнул. Постарался сделать вид, что не собирается разворачиваться и бежать со всех ног.
Медленным шагом девочка направилась к нему. Расправила плечи, словно маршировала под музыку Чайковского, несущуюся из коридора. Остановилась перед ним, задрала голову, чтобы смотреть в глаза, скрестила руки на груди, заговорила, чуть смущаясь:
– Нам не положено знать того, что вы для нас сделали, мистер Ломбард, но мы знаем.
Ему стало совсем уж неловко. По какой-то причине он полагал, что Келли ничего не сказала детям. Но, разумеется, она не могла не сказать. Дети задают вопросы.
– Мама предупредила, что мы не должны вас благодарить, но играть на фортепьяно для меня – все. Я сыграла, бы вам что-нибудь прямо сейчас, но не хочу хвалиться. Играть мне нравится даже больше, чем читать, а чтение – это самое важное, что есть в мире.
Мечта библиотекаря, все так. Губы Райли растянулись в улыбке.
Тина глубоко вдохнула:
– Поэтому, хотя мне и не велено, надеюсь, вы не будете возражать, если я скажу вам спасибо?
– Мне это приятно, – ответил он.
И тут случилось, совсем, уж неожиданное: Тину Саммерс начала бить дрожь, личико пошло красными пятнами, глаза за толстыми линзами очков закрылись.
А потом она прыгнула на него. Не обняла, просто прыгнула ему на руки, плача и крича: «Спасибо вам, спасибо вам, спасибо вам!» Прижалась к нему, как инопланетное существо, громко всхлипывая между словами. Когда она стояла на полу, он и представить себе не мог, что она такая легкая. Но теперь, оказавшись у него на руках, весила не больше пушинки.
Райли отметил и еще одну странность: никак не ожидал, что испытает такую душевную легкость, держа на руках плачущего ребенка Келли. Сердце вдруг отпустило. Счастливая улыбающаяся маленькая девочка нанесла бы ему смертельный удар. А плачущая Тина давала возможность изменить что-то к лучшему.
Что-то исправить.
– Милая, я так рада, что ты снова начинаешь жить, – сказала миссис Лайнел, мать Келли.
Келли подозрительно смотрела на нее. Не нравился Келли ни ее игривый тон, ни оценивающие взгляды, которые она бросала на Райли. А он на удивление легко вписался в компанию гостей. Келли чувствовала его на расстоянии, улавливала каждое его движение, словно на нем был некий прибор, испускающий сигналы, которые она фиксировала. Келли слышала, как Райли поговорил о спорте с миссис Хуберт из соседнего дома. Долго обсуждал боевики с Алехандро и его подружкой, Кэти. Создал взрывоопасную ситуацию, уделив внимание Лане, которая пялилась на него, как на кинозвезду. Судил детскую игру, где участвовали все, кроме Тревора, который сидел на дереве и не желал спускаться, съел три хот-дога, выслушивая жалобы старой миссис Гиббсон на артрит.
И факт его присутствия оказывал на Келли непонятное воздействие.
– Я думаю, это хорошо, что ты открыла новую главу своей жизни. – В голосе матери слышалось одобрение.
Келли фыркнула. Она знала, куда клонит мать, и постаралась направить разговор в другое русло:
– Ты о том, как хорошо пошли дела в копировальном салоне?
– Ты что, шутишь? Я о мужчине, которого ты пригласила.
«Мужчине удивительном, редком, можно сказать, бриллианте чистой воды, упустить который может только слепая или полоумная женщина», – мысленно развернула ее последнюю фразу Келли.
Мать, похоже, забыла, что Келли принимала гостей в собственном доме.
– Мама, он просто друг.
Лайнел уперла руки в бока и обдала дочь ледяным взглядом:
– Ради Бога, Келли, прояви инициативу, а? Он здесь, не так ли?
– Да, но…
– Тогда почему ты с ним не разговариваешь? Можно подумать, что он не твой бойфренд, а Тины.
И Лайнел не грешила против истины. Райли общался со всеми, но по большей части его монополизировала Тина.
– Дело в том, что он мне не бойфренд, мама. Повторяю, просто друг.
– Кто? – Судя по всему, ее мать не верила в то, что есть «просто дружба» между мужчиной и женщиной.
Келли рассмеялась:
– Друг. Человек, с которым приятно пообщаться. У тебя тоже есть друзья, – напомнила она. – Например, люди, с которыми ты играешь в бинго по средам.
Но Лайнел она не убедила.
– Келли, если проводишь время с таким мужчиной, играя в бинго, значит, мозги у тебя даже не куриные, а как у колибри.
Келли шумно выдохнула. Всю жизнь понимала людей, на которых давили властные родители. Но бывают и другие, которые верят, что их дети не могут сделать ничего плохого. Даже последуют за своим чадом в газовую камеру, защищая до конца. Келли завидовала такой родительской преданности. Когда дело касалось ее личной жизни, мать всегда думала, что Келли совершает одну ошибку за другой. Не следовало ей выходить замуж за Рика (что ж, тут Келли признавала правоту матери), потом, одиннадцатью годами позже, не следовало разводиться с Риком (и не важно, что Рик тогда жил в другом штате, с другой женщиной). А теперь вот она корила дочь за то, что та проявляла осторожность и не спешила вновь начинать встречаться с мужчинами.
