и помогают задуть свечку-единицу. В том, что молодой человек со снимка мой отец, сомнений нет — мы похожи как две капли воды, те же черты, глаза, цвет волос. Будто я вернулся в прошлое, на свой же, первый день рождения.
Маме всегда было сложно сдержать слёзы, рассказывая о нём. Думаю, он был ей очень дорог, а я, не желая причинять ей лишнюю боль, постепенно перестал лезть с расспросами. Спрятал фотографию в самый конец альбома, под старыми школьными снимками и больше не доставал. К чему, если его светлый образ навеки выжжен в сердце? Теперь какой-то сомнительный тип, утверждает, что всё было иначе. Я не могу проигнорировать эту встречу, хотя бы потому, что руки так и чешутся хорошенько врезать тому, кто смеет порочить память моего отца.
Я позвоню, господин Лещинский, можете не сомневаться.
* * *
Ожидание раздражает даже больше, чем пронизывающий ледяной ветер, норовящий забраться под куртку. Запахнув её плотнее, продолжаю угрюмо вышагивать вдоль аллеи, проклиная свою дурацкую привычку приходить раньше времени. За полчаса ожидания я замёрз как собака, что, кстати, тоже порядком подбешивает. Надеюсь, у Лещинского веские причины, чтобы назначить встречу в заброшенном парке, на самой окраине города. Судя по телефонному разговору, он взрослый, серьёзный мужчина, не гопник и не псих, так почему было не встретиться в уютном кафе, как нормальные люди? Хотя о чём это я? Определение «нормально» всё менее применимо к моей нынешней жизни, пора бы привыкнуть.
Надеюсь, дома моего отсутствия не заметят, не особо хочется объяснять куда я свалил на ночь глядя, прямо в день выписки пока женщины накрывают праздничный стол (нашли, что праздновать). Не то, чтобы меня сильно волновало чье-то мнение на этот счёт, просто не хочу расстраивать мать раньше времени напоминанием об отце. И врать ей тоже не хочу, тем более речь, скорее всего, идёт о каком-то недоразумении.
Мне навстречу идёт долговязый незнакомец в тёмном пальто, в руках у него зонт-трость, но, несмотря на начинающий накрапывать дождь, мужчина его не раскрывает. Достаточно нелепо, чтобы предположить, что передо мной таинственный господин Лещинский.
— Вот мы и встретились, Ринат, — говорит он вместо приветствия.
Я уверен, что вижу его впервые, такие колючие глаза сложно забыть.
— Мы знакомы?
Подобно собеседнику, решаю опустить формальности и сразу перейти к сути, однако мужчина, оставив мой вопрос без ответа, жестом приглашает последовать за собой. Старый, сосновый лес, куда он держит путь, внушает определённые опасения, но за нашими спинами маячат два крепких телохранителя, а это хороший стимул подчиниться. При желании они могут надрать мне задницу где угодно, что впрочем, меня особо не беспокоит. Полноценного страха почему-то нет, только его отголоски, наверное, из-за действия таблеток, которые я продолжаю принимать. Зато разгорается любопытство: этот солидный мужчина нести околесицу не станет. Так что такого он может рассказать?
— Можешь называть меня Олег Викторович, сынок, — его металлический голос на фоне нарастающего дождя пробирает до мурашек. — И нет, ты меня не знаешь. Зато твой отец знал… Тебе известно, как умер твой отец?
— Погиб, спасая ребёнка из горящего дома. А что?
Лещинский вдруг заходится неестественным злым смехом. Да, он не похож на гопника, но в том, что касается психического расстройства, я погорячился. У этого мужчины явно не все дома.
— Так вот, значит как, ребёнка он спасал… — его натужное веселье обрывается так же резко, как началось. — М-да, чего ещё ожидать от Илоны. Ей всегда хотелось видеть в нём ангела. Несмотря ни на что.
— Вы о чём?
Я не могу сдержать раздражение и останавливаюсь, но мой спутник продолжает идти. Выбора нет, приходится следовать за ним. Мне по-прежнему нужны объяснения.
— Что бы ни говорила Илона, единственной любовью твоего отца была игра в карты. Он был одержим. Шёл на поводу у азарта, наплевав на всё на свете. И в первую очередь на вас с матерью. Он умер не при пожаре, а в этом самом лесу, прямо на том месте, где ты сейчас стоишь. Выпустил себе пулю в висок из-за карточного долга, который не смог оплатить. Осознанно бросил вас прозябать в нищете.
Я стою как вкопанный, судорожно разглядывая влажную листву у своих ног, словно надеясь найти доказательства, что всё это вымысел, гнусная, наглая ложь. Кровь шумит, закладывая уши, и собственный пульс перемалывает мысли. Голова — эпицентр хаоса, в котором не разобрать что истинно, а что нет. Слова Лещинского чудовищны, но звучат правдиво, иначе, откуда ему знать имя моей матери? Да и отцовский амулет с флеш-роялем лишь добавляет достоверности его словам. Сомнения невыносимой болью гложут подреберье, а Лещинский всё не унимается:
— Что молчишь? Не таким ты видел отца, да, парень? Он сдох как собака, с кровавой пеной у рта, как последний трус…
Я не даю ему договорить. Доля секунды и кулак точным движением врезается в челюсть. Кожа горит, рассекаясь о чужие зубы, но я не собираюсь останавливаться. Он должен ответить за свои слова. Заношу руку для следующего удара. Немного не успеваю, сгибаясь пополам от резкой боли в солнечном сплетении — это один из телохранителей достал меня раньше. Уроды, прощёлкали, теперь будут отыгрываться. Второй тем временем заламывает мне руки за спину и одновременно толкает вперёд, отчего я падаю на колени. В висок упирается холодное дуло.
Можно расслабиться, сопротивление бесполезно, но как же я зол, чёрт возьми! Я запрокидываю голову, с ненавистью встречая колючий взгляд Лещинского. Он не увидит моего страха, лживая мразь.
— Твой отец действительно спас ребёнка, только прежде чуть не отправил его на тот свет. Он задолжал мне, щенок, а я привык получать своё, поэтому расплачиваться теперь тебе.
— Да пошёл ты, пси… — смачный удар ногой в бок обрывает меня на полуслове, но я нахожу в себе силы, чтоб зло добавить: — У меня всё равно ничего нет!
Лещинский стирает кровь с губы и смотрит почти снисходительно.
— Ошибаешься, парень. А теперь слушай меня внимательно…
Ринат
В свете сегодняшних событий, семейный ужин проходит, будто в параллельной реальности. Я изредка киваю, односложно отвечая на задаваемые вопросы и, вскоре родители великодушно оставляют меня в покое. Наконец-то можно сосредоточиться на своих мыслях и перестать прикидываться хорошим сыном.
Я злюсь на мать, которая столько лет скрывала от меня правду, позволив создать себе ложный образ примерного отца, героя, и просто порядочного человека. Как же тошно, когда в один миг рушатся, казалось бы, незыблемые идеалы, а ты оказываешься к этому
