рулем и на пассажирском сиденье. До того момента, пока они захлопывают дверь, я слышу проклятия в свой и мамин адрес. Крещусь, даже не задумываясь об этом. Так когда-то баба Нюра с окраины села научила. У нас ее все ведьмой звали, а мама говорила, что она знахарка. Мрачная, нелюдимая бабка, но она всегда была добра ко мне. Она же и научила, когда кто-то проклинает, надо осенить себя крестом, чтобы проклятия не достигли цели. Мне всегда казалось это бредом, наверное, потому что никто раньше не проклинал меня. Только родной отец сегодня. И так мне от этого горько, что я прячу лицо в ладонях и рыдаю, выплескивая напряжение последних пары дней.
По прибытии в больницу нас с мамой захватывает суета. Поселить ее в палату, обсудить с врачом план лечения, подписать договор, оплатить. К вечеру я, уставшая, падаю на стул рядом с маминой кроватью и беру ее за руку. Мама криво улыбается, в ее глазах снова стоят слезы.
– Ну вот, мамочка, мы на пути к успеху. С завтрашнего дня начнется твоя терапия, а я буду навещать тебя два раза в день: утром и вечером. Врач запретил приходить днем, чтобы я не мешала процессу лечения. Совсем скоро поставим тебя на ноги и заживем новой жизнью. Ну все, не плачь. Я пошла искать комнату, в которой могу остановиться, а завтра утром забегу.
Конечно, никакую комнату на ночь глядя я не иду искать, потому что страшно. К тому же, я ни физически, ни морально не готова еще несколько часов носиться по городу. Поэтому снимаю место в ближайшем хостеле и, подложив под подушку рюкзак, вырубаюсь.
Следующий день снова суетливый. После того, как навещаю маму, ношусь в поисках работы. Я не льщу себе и не считаю, что могу претендовать на какую-то высокооплачиваемую должность. Будем откровенны, пара месяцев в медучилище не прибавили мне знаний или опыта. Так что я рассматриваю все варианты, которые мне подворачиваются. Но у одних предложений график неудобный, у других сомнительные условия, у третьих зарплата несоразмерна с трудовыми обязанностями.
Изо дня в день я обиваю пороги разных ресторанов, кафе, офисов, пытаясь найти работу, которая будет удобна по графику, чтобы я могла каждый день навещать маму, и давала хоть какую-то более-менее приемлемую зарплату, чтобы снять хоть комнату в общежитии или в квартире.
Очередной провальный день заканчивается моей истерикой на скамейке во дворе больницы. Я измотана поисками, деньги тают, а конца и края этому я не вижу. Думаю, завтра я соглашусь на должность уборщицы в частном медицинском центре. Маму я смогу навещать только по утрам, но, судя по всему, другого выхода нет.
– У тебя умер кто-то, дочка? – раздается слева от меня голос, от которого я вздрагиваю.
Выпрямившись, поворачиваюсь и смотрю на бабульку, которая, кажется, уже привычным движением достает из пачки тонкую, как спичка, сигарету, всовывает ее в окруженные морщинами губы и подкуривает от одноразовой зажигалки. Засовывает ее и пачку в карман кардигана и, упершись одной ладонью в клюку, пальцами второй сжимает сигарету, делая глубокую затяжку. Она так эффектно прищуривает один глаз, что я даже залипаю на этом зрелище на пару секунд.
– Ну так что? – спрашивает она.
– Эм-м-м, нет, слава богу, – растерянно отвечаю я, как завороженная глядя на то, как бабулька курит. Никогда не видела, чтобы старушки курили. Надо признать, зрелище действительно интересное.
– Так почему тогда так горько плакала?
– Не могу найти работу.
И тут как будто что-то внутри меня щелкает. Все, что я держала в себе эти дни, прорывается наружу, и я выкладываю все свои горести. Рассказываю ей и про Кира, и про родителей, о проблемах с поиском работы и жилья. В общем, о наболевшем. А она молча слушает меня, не перебивает, только кивает или качает головой в зависимости от того, о чем я сейчас говорю.
– Вот так, – заканчиваю свое невеселое повествование. – Вы простите, что нагрузила, – судорожно вздыхаю. – Как-то само так получилось.
– Мгм, – задумчиво отзывается она. – Меня баба Аля зовут. Алевтина Владимировна, если полностью. Но пока выговоришь, язык сломать можно. Так что баба Аля пойдет. И где ты сегодня ночевать собралась? И как, говоришь, тебя зовут?
– Марья. Маша. Ночевать снова буду в хостеле, как и вчера.
– Ага, – снова загадочный ответ, и баба Аля подкуривает новую сигарету.
Я откидываюсь на спинку скамейки и смотрю на то, как над нами плывут облака по темнеющему небу. Мне уже легче. Наверное, мне нужно было выговориться, чтобы посмотреть на все свои горести трезвым взглядом. Да, завтра я устроюсь в эту частную клинику и найду жилье. Иначе никак.
– Давно за мамой ухаживаешь?
– Больше полугода.
– Ага. И какой прогресс у нее?
– Она уже может слегка улыбаться и сжимать мою руку. Несильно правда. А еще врач похвалил, что мы делали зарядку каждый день, и у мамы нет пролежней, мышцы не атрофированы. Сказал, это поможет маме скорее пойти на поправку.
Баба Аля как будто и не слушает меня, смотрит в пространство невидящим взглядом и кивает невпопад.
– Ну вот что, Марья, – говорит она наконец, туша окурок невысоким каблуком своей туфли. – Поживешь пока у меня. За комнату платить не надо, но будешь, например, готовить. Страх как не люблю это дело. Могу полы натирать целыми днями, а как с кастрюлями возиться, то лучше пристрелите меня. И коммунальные разделим пополам. Я не бедствую, но и садить к себе на шею никого не стану.
– Что вы? Конечно, я буду платить! – радостно отзываюсь я. – И готовить буду! Я такие пирожки печь умею, объедение.
– Сама так решила?
– Как? – меня осаживает ее грубоватый тон.
– Что пирожки твои объедение.
– А, нет, так говорят.
– Ага, ну посмотрим. А работу можно найти. У меня есть знакомые. Такие же старые клячи, как я, только ленивые задницы. Лишний раз пыль не смахнут. Все никак не пойму: чем они целыми днями занимаются? Зато все сериалы знают, обсуждают героев. Ну, в общем, всем им помогают дети. Финансово в смысле. Узнаем, могут ли они тебе платить. Будешь с уборкой, готовкой помогать, в магазин бегать и всякое такое. Ну? Согласна? – требовательно интересуется она.
– Конечно, согласна, – выдыхаю. – Спасибо вам огромное!
– Ой, не пищи, Марья, – добродушно журит меня баба Аля, морщась. – Ладно, идем. Надо еще в магазин зайти, молока дома нет.
Она встает, опираясь на клюку, и даже не глянув в мою сторону, проворно идет в сторону калитки, ведущей на выход из больницы. Я подхватываю свой рюкзак
