— Дочь, — начинает мой бесценный, когда мы с ним вдвоем едем на работу его. — Не думаю, что стоит парню надежду давать. Ты сама знаешь, дети восприимчивы, особенно в таком состоянии.
Мальчик с ожогами — Родион, чудесный. У меня не то что сердце кровью обливается, оно просто рвется на части, когда я вижу как родители — кудаки мучают и издеваются над даром посланным свыше. Паренек просил кушать, и пропитый отчим, разозлившись вылил на него кастрюлю свежесваренного борща. Мать выбор свой сделала, решила покрывать муженька. Напоминаю себе — не суди.
— С чего ты взял, что обещания мои пустые? Не помню, чтоб повод считать так давала, — интересуюсь переводя взгляд с параллельно идущей машины на отца.
— Алёна, — папа шумно тянет носом воздух. — Тебе не нужно отчаиваться. Всё ещё впереди.
Разглядываю черную приборную панель, скольжу взглядом до стыка с бежевой кожей, которой она снизу обита. На папу не могу смотреть. Безнадежность парализует, не успеваю броню подключить. Весьма опрометчиво с моей стороны.
Впереди. Только вот за последние десять лет беременность меня больше не посещала. Хуже этого может быть только смерть эмбриона. Последние годы с Артёмом мы активно старались. Плюнув на все соображения совести, я хотела ребёнка от мужчины, которого любила. Отсутствие положительного результата на тесте — главная причина моего отказа выходить за него замуж. К тому же, много лет назад, мы с моим парнем тогдашним старались целый год. Результат понятен, я думаю.
— Папуль, давай не будем. Я границы вижу, не перехожу их. Хороший, одинокий мальчик. Пока идет следствие, а скорее и после него, матери его не вернут. Я просто хочу его поддержать. Речь же об усыновлении не идет.
Папа скорость даже снижает. Смотрит на меня, головой качает.
— Не смотри так на меня. Я иногда задумываюсь об этом. Пару лет и надо что-то решать. Я объяснить тебе даже не могу, насколько мне это важно, — сжимаю ладони, комок печали проглотить пытаюсь.
— Малыш, только без глупостей. Очень тебя прошу.
Заверяю папулю, что крыша моя на месте. Дети не являются самоцелью, но и счастье для меня без них неполноценно. Анализируя свои желания я пришла к выводу, что быть матерью одиночкой я готова, а жить с мужчиной, не имея детей, нет.
Считывает он меня хорошо, поэтому остальную часть дороги мы говорим на отвлеченные темы, шутим, периодически он меня щелкает по носу, как в детстве. Возможно, затянись мой отпуск ещё на пару недель и я от него совсем не решусь уезжать. Всем своим видом он меня вопрошает — «Уверена, что хочешь уезжать? Может останешься?». Иначе говоря — я чувствую себя нужной. Это бесценно.
Входя в палату меня охватывают противоречивые чувства: грусть, волнение, сострадание, трепет. Эмоциональная волна меня разве что с ног не сбивает, когда на губах Родиона при виде меня улыбка появляется. Он рад не гостинцам, а именно мне. Тянется ручкой здоровой обнять. Надо как — то дышать, а воздуха нет.
— Ты пришла! — восклицает. — А мне сказали, что уже не появишься. Сказали, что ты уехала, — последние слова со всхлипом выходят из малыша.
— Я же обещала тебе. Обещания должны быть незыблемы, их сдерживать обязательно надо.
Доверие в его взгляде трогает. После того, как познаешь предательство самых близких его вообще не остаться может. Оно противоестественно, но все же есть в мальчугане.
— Я тебя очень прошу, кушай хорошо. Пожалуйста, — касаюсь его головы, короткостриженой.
Глубокие влажные ожоги по всеми телу. Хирургам — термистам работать с ним и работать, но после того, как скорректировали обезболивающее и его дозировку, он начал охотнее есть. Без слез. Хотя, полагаю, после слов отчима «Жри, раз голодный» и последующих страданий, связанных тесно в приготовленной пищей у ребенка на всю жизнь может травма остаться. Когда он делился со мной, от ужаса, жалости к Родиону, и отвращения его отчиму на затылке волосы шевелились.
— Обещаю! Тут так вкусно готовят. Я всё буду есть! Тогда ты ко мне приедешь ещё?
Я не из тех, кто губы свои жуёт, но сейчас вгрызаюсь, чтобы не расплакаться. Боже, в больнице вкусно готовят?! Маленькое солнышко, которое в жизни ничего не видело. Еды нормальной не видело.
Как можно не ценить то, за что другие умереть готовы? В моей голове не укладывается…
— Приеду, и мы с тобой погуляем, ты к тому моменту бегать будешь, — обнять очень хочется, но страшно. Только правая часть тела более — менее нетронута осталась.
В том, что всё так и будет — уверена. Помощь оказана своевременно, сгоревшие ткани не успели убойную дозу токсинов выбросить в кровь. Почки остались относительно целыми.
Мы с ним разговариваем, делаем перевязку, играем. Стараюсь максимально отвлечь человечка. Светлый лучик о который можно погреться.
После обеда, когда с папой возвращаемся к ним домой, прощу навещать Родюшу, передавать допустимые вкусности. То, что он любит узнала, как только вышла от него, записала в закладках.
Глава 40
Бизнесс класс российских авиакомпаний, совсем не такой как в других странах. Несмотря на это и на мои протесты, папа решил излишне потратиться. И теперь я и мои длинные ноги сидим с удобством для наших коленных суставов.
Обцелованная и полностью удовлетворенная в потребности обнимашек. Богдан Анатольевич и Марк Борисович справились на отлично с задачами, поставленными перед провожающими. Летя к родителям, я не думала, что возвращаться буду с тяжестью на душе. Дома меня никто не ждет. Не считая Наташки — дурашки, которая погостила у родителей несколько дней, затем три дня с мужем провела и вернулась домой.
Так я думала до того момента, пока не увидела ее лучезарную в зале прилета аэропорта. Лыбится, машет мне, высоко подняв руку вверх, качает ею как маятником. В руках небольшое каланхоэ держит. Яркая, эффектная барышня, ее невозможно не заметить в толпе, спустя несколько мгновений замечаю рядом с ней девушку. Среднего роста, короткостриженая, коренастая, одета в рубашку поло и темные джинсы, ноль макияжа. Интересненько…Наташа очень серьёзно относится к внешнему виду людей. Особенно девушек.
Стоит мне подойти ближе, как подруга на шею бросается, норовит меня в губы поцеловать, успеваю увернуться в последний момент, вскользь края губ касается. Немножко, но всё же я в шоке.
— А вот и моя скромная девочка, — представляет меня своей спутнице. После того как мы сдержанно здороваемся, она продолжает. — Алёна у нас не любит на людях чувства свои проявлять. Зато любит всё живое. Да, малыш? — протягивает мне горшочек с цветком.
Актриса больших и малых погорелых театров. Нашла интересный объект и распинается. Так и дала бы ей в лоб. Но вместо этого забираю свой презент, и беру Нату под руку, под пристальным взглядом новой знакомой. Понимаю, что Наташа наплела тут с три короба, за ней не заржавеет. Может и сказки писать.
— Что за цирк? — спрашиваю, когда мы вдвоём остаёмся.
У нас с ней поздний обед совместный, в кафе. Скоро я в вещи влезать перестану, в самолете поела, сейчас кофе с пирожным. С завтрашнего дня начну разгружаться.
Человек я вполне адекватный, как мне кажется. Но сейчас, движимая силой непонятной, касаюсь ладонью своего живота. Там никого. Плоский. Всего лишь мечты наивные.
Боже, пожалуйста, я очень прошу. Пусть от Артёма, да хоть от кого, более менее здравомыслящего.
— Познакомилась с ней вот только что. Зоя девушку свою тоже ждала, — Ната возвращает меня в реальность.
— Ты не тоже!
— Это мелочи, — отмахивается. — Мне интересно стало. У нас же в городе такое не распространено, сама знаешь. Москва — город возможностей! Чтобы она наверняка пошла на контакт — я приукрасила нашу с тобою любовь.
Вид у подруги такой, словно её посвятили в ключевую тайну масонов. Самое ценное знакомство в ее жизни.
— Психолог недоделанный, — почти так и есть. От нечего делать мы с Наташей решили еще по одной вышке получить, она в процессе, а о своем подзабыла.
Она мне в ответ поцелуй воздушный посылает.
