полупрозрачную кожу на шее.
— Грабли! — чеканит Нана и внезапно оборачивается, выбивая из моих лёгких остатки кислорода.
— Грабли? — повторяю за Свиридовой, ни хрена не понимая!
— Это такой сельскохозяйственный инструмент с острыми зубчиками, — откровенно потешается надо мной Марьяна, пока я медленно погибаю в глубине её глаз цвета молочного шоколада. Самого сладкого, незабываемого, вкусного… Чёрт! Какой же я, оказывается, слабый! Как легко этой стерве со взглядом дикой кошки удаётся отключить мой мозг. Что я там говорил про ненависть? Идиот! Я пропадаю в своём желании с головой! Плавлюсь рядом с Наной, как кусок сливочного масла в тарелке с горячей кашей.
— Я знаю, что такое грабли! — прямо сейчас отчаянно наступаю на них, не чувствуя, как те бьют по моей башке.
— Не сомневаюсь! — язвит колючка, беспечно улыбаясь. — Ваш словарный запас поражает своим многообразием, Сол Моррис.
Моё имя она выделяет с особой интонацией, словно пытается задеть за живое. Глупая девочка, ей достаточно просто быть рядом, чтобы каждый нерв в моём теле горел адским пламенем боли.
— Какие слова на русском ваши самые любимые, Сол? — осмелев, Нана тянется ближе, а я не спешу её ставить на место. Знаю, что пожалею: уже в следующую секунду вспомню про её брак с Осиным, её предательство, бездушное, расчётливое нутро, и с новой силой возненавижу. А пока не могу отвести от Марьяны глаз! Как параноик, вдыхаю полной грудью воздух. Тот ещё недавно теплился внутри лёгких Наны, а сейчас в отчаянном порыве вылетает сквозь сладкие губы, о которых фанатично грезил каждую тёмную ночь.
— Тс-с! — Свиридова заходит в своей игре слишком далеко. — Я попробую угадать! — мимолётным касанием указательного пальца оставляет ожог на моих губах. — Предательство? Ложь? Фальсификация документов?
Марьяна отчаянно пытается разбудить во мне совесть или чувство вины — не знаю! Я с трудом разбираю смысл сказанных ею слов.
— Это всё? — хочу, чтобы она замолчала, взглянула на меня, как раньше, светом моим спасительным стала, как когда-то давно. Марьяна будто чувствует — стихает. А я на долю секунды впускаю в своё сердце надежду, но потом замечаю на безымянном пальце Наны кольцо, и мой ад разверзается с новой силой.
— Это только начало! — многозначительно обещает Свиридова и, бесстыже виляя задницей, проходит мимо меня. Лавируя между гостями, она уверенно держит курс вглубь дома. Не останавливается. Не оглядывается. Не спешит. Но каждым своим порочным жестом манит за собой, нещадно растаптывая острыми каблучками мою силу воли.
— Уезжай! — хладнокровно отдаю указание Марине, а сам безвольной марионеткой ступаю по следам Наны.
С каждым шагом всё отчётливее начинаю понимать, что ни хрена не прошло! Не отпустило! Не ослабло! Не развеялось! И сколько бы я ни травил образ Наны из своего сознания, сколько бы ни выжигал его алкоголем в шумных клубах, ни пытался заменить чужими объятиями, всё коту под хвост! Свиридова — моё проклятье! Моя вечная боль! Мой опиум!
Тёмный коридор. Дубовая дверь. Там, за ней, полумрак и размытые очертания чужого кабинета. Где я? Да какая разница, когда в шаге от меня дрожит Нана!
Тяжёлая дверь за спиной наглухо закрывается, срывая с петель моё безумие. Ураган из ненависти и обид, сумасшедшего желания и нерастраченной нежности, помноженной на годы одиночества, напрочь стирает границы.
— Что же ты со мной делаешь, Нана? — отпускаю вопрос в пустоту, а сам решительно сокращаю расстояние между нами.
— Не подходи! — взволнованно бормочет и отчаянно тыкает пальчиками по цифрам кодового замка на настенном сейфе.
— Не могу, — пожимаю плечами и сужаю пространство между нами до рваного вдоха. — Не проси!
Кончиком носа провожу по её волосам. Мне не хватает легких, чтобы надышаться моментом. Об этом грезил, как слепой о свете.
— Не смей! — Марьяна стонет на выдохе, неосознанно выгибая спину, но никак не оставит тщетных попыток вспомнить правильный код. Неужели сейчас есть что-то важнее нас?
— Поговори со мной! — спускаюсь ниже, к манящей впадинке на шее. — Нана! — шёпотом пробуждаю мурашки ото сна.
— Какой же ты лицемер, Ветров! — Марьяна пытается сопротивляться. Не мне — само́й себе.
— Я? — смешок срывается с моих губ, а желание доказать Нане, что она ошибается, начинает зашкаливать. — Какая прелесть! — ядовито рычу ей на ухо, выставляя вперёд руки. Ладонями упираюсь в шершавую стену, а грудью — в обтянутую нежным шёлком спину Марьяны. Внутри что-то щелкает. Крышу срывает окончательно, а мое желание выходит из-под контроля. Прикрыв глаза, губами выискиваю обнажённые участки кожи и бесстыже опаляю те поцелуями. Влажными. Жадными. Сумасшедшими. Теряю связь с реальностью, как никогда остро нуждаясь в моей Нане. И чувствую: это взаимно!
— Лицемерный подонок! — задыхаясь, шипит Нана, а сама откидывает назад голову, подпуская меня ближе.
— Ничтожество! Трус! — коварной змеёй извиваясь между мной и стеной, пытается ужалить побольнее.
— Ты мне противен! — хлещет словами, утопая в нежности моих поцелуев.
— Лживая дрянь! – сиплю обречённо и с силой прижимаю Марьяну к стене. — Так противен, что ты вся дрожишь в моих руках?
— Тебе показалось!
— А так?
Алчными поцелуями пытаюсь заглушить нестерпимую боль, но чем сильнее начинает трепетать под моим напором Марьяна, тем ощутимее становится жжение в груди.
— Я тебя ненавижу, Ветров!
— А кого любишь? Осина своего? — безрассудная ревность бьёт под дых. Злорадно смеюсь, ничуть не завидуя Владу. — Хороша любовь! Хуже ненависти!
От осознания, что впустил в душу стерву, сгибает пополам. Безвольно свесив руки, отхожу от Марьяны. Закрыв глаза, жду, когда съехавшее с катушек сердце вернётся в строй. Но всё тщетно! Чёрная, прогорклая ревность напрочь отключает мозги, а молчание Наны в ответ лишь подкидывает поленцев в топку обезумевшего сознания.
— От такой любви кони дохнут! — ехидно замечаю. — Даже жалко Осина!
— Не-на-ви-жу, — проговаривает по слогам Марьяна и наконец оборачивается. Её лицо блестит от слёз, а руки неестественно отведены за спину. Мне даже не нужно снова приближаться к Нане, чтобы увидеть, как её всю знобит. Чуть левее на стене зияет убогой пустотой маленький сейф, который стремилась всё это время открыть Свиридова. Но самое страшное — её взгляд. Ещё недавно пропитанный медовой сладостью и теплом, сейчас он кажется безжизненным и безжалостным.
Марьяна.
