Вася, сидящий за рулем, понятливо не смотрел в зеркало заднего вида, как всегда, притворяясь моргающим бревном, а мы даже одежду не снимали.
Олег задрал юбку, разорвал на мне колготки, посадил сверху. И, мне кажется, я кончила сразу же, как только почувствовала его в себе. Настолько горячая была волна по всему телу, настолько горела я, и он обжигал каждым движением. И взглядом. Не отпускал меня. Ни на секунду. Мы молчали. Ни слова, ни шепота, ни стона. Несколько движений. Тяжелый выдох в шею. Пальцы, сжавшиеся на талии. Темнота в глазах.
Потом были сутки в этом доме, и мы друг от друга оторваться не могли. Не разговаривали, не спали. Не думали. Словно ничего нет за пределами нашей комнаты. Ни дома этого огромного. Ни поселка этого элитного. Ни города этого мокрого. Ни мира этого равнодушного. Ничего. Только мы.
А потом…
А потом Олег решил вспомнить, что он — Сухой, и попытался опять выставить мне условия.
А я тоже вспомнила.
Что уже давно не та Олька, которую он знал раньше, и даже не та Ольга, которую он видел в последний раз.
А Ольга Викторовна Шепелева. И что у меня есть чувство собственного достоинства. И меня нельзя просто так, как игрушку полюбившуюся, увозить прочь, а потом не выпускать из дома на работу.
Короче говоря, я проявила стойкость и совершенно по-детски, по-мудацки среди ночи пошла прочь из поселка.
Меня догнали и отвезли домой.
А Олег уехал. Потому что я так сказала.
С тех пор прошло уже Бог знает, сколько лет, я даже задумываться не хочу, сколько.
Не хочу.
Он приезжает несколько раз в году. С каждым разом меняясь все больше. Он уже давно не Олег. Никто его так не называет. Даже верный Вася.
Вася зовет его босс. Остальные, весь мир, зовут его герр Троскен. Владелец заводов, газет, пароходов. Один из самых богатых людей в Европе. И в России.
Я даже не интересовалась, каким образом ему это удалось. Он и не рассказывал. Да и не важно это.
Важно, что под личиной благополучного, аристократического герра Троскена периодически проявляется тот самый Олег Сухой, жесткий, жестокий даже человек, с темным прошлым, железным характером и неразборчивостью в средствах для достижения цели.
Это — есть.
И это пугает.
Сильно.
Он зовет меня замуж. Часто. Каждый раз, когда приезжает. Но я не соглашаюсь. Потому что понимаю, что ничего не поменялось, на самом деле. И что он, несмотря на его постоянную защиту, на его любовь, в которой я не сомневаюсь, ненадежный человек.
Человек, который когда-то убил маленькую доверчивую Ольку. И ее маленького беспомощного ребенка.
И я ему могу забыть все, кроме этого убийства.
Она была слишком светлой, эта девочка. Она слишком верила ему.
И теперь малюсенькая часть ее, что еще прячется где-то глубоко-глубоко внутри, боится и не доверяет.
И я не могу переступить через нее, не могу от этого освободиться.
Троскен бесится каждый раз, настойчиво пытается влезть в мою жизнь. Но я не пускаю. Ничего, кроме секса. Ничего. Просто в близости я не могу ему отказать. Не получается. Слишком он — мой.
Единственный.
Он не знает этого, ревнует, часто показывает осведомленность о том, что происходит в моей жизни. Я не питаю иллюзий по этому поводу. Он знает каждый мой шаг.
И все мои попытки в отношения заканчиваются ничем. И даже не из-за него. Нет. Из-за себя.
Я просто не могу даже представить на себе чужие руки. Не его руки. Буквально на физическом уровне отторгает.
Он этого тоже не знает.
И не надо.
Не надо ему знать, насколько я от него завишу.
— Олька, оставайся.
Голос тихий, спокойный, без давления. Надо же. Сколько усилий тебе это стоит, Сухой?
— Нет. Олег, это бессмысленный разговор, зачем ты его каждый раз начинаешь?
Я разворачиваюсь, упираюсь бедрами в столешницу, скрещиваю руки на груди.
Он сидит, смотрит на меня. Такой домашний, в простой футболке и джинсах. В этот момент он не похож на Троскена.
Хитрый зверь мимикрирует под моего Олега.
— Олька… Ты работаешь сутками, ты себя загоняешь. Я не могу позволить своей женщине загонять себя!
— Я — не твоя женщина, не забывайся, Олег!
Я еще фразу даже не заканчиваю, а уже понимаю, что ляпнула.
Зря я так.
Во-первых, я ему правда очень благодарна за помощь. За то, что я, хоть ненадолго, обрела тихий уголок спокойствия. И иллюзию своей нужности кому-то.
Ну а во-вторых…
Во-вторых, это неправда. Я — его женщина. К сожалению. И ничего с этим не поделаешь.
Олег молчит. А потом встает так резко, что высокий, тяжелый барный стул отлетает к стене.
И идет ко мне.
И по его глазам я понимаю, что, пожалуй, промахнулась я со словами.
Сильно промахнулась.
35. Сейчас
Она — не моя женщина!
Ну что, Сухой, доигрался?
Не, это просто поразительно! Кого угодно на место ставлю, даже слова не требуются, особенно в последние годы!
Но только не ее, не вредную мою Шипучку, от которой пузырьки удовольствия по всему телу разбегаются!
Всю эту неделю, что она была в моем доме, я терпел. Ждал. Старался особо даже не смотреть. Потому что в этом случае терпение могло и кончиться.
И все уговаривал себя: «Ей херово, она болеет, ты — дурак, ты — животное»…
Не уговорил.
Ей херово. Она — болеет. Первые три дня еще и кровила, я чуть на стену не лез, хотел опять врачей ей вызвать! Потом специально заставил Васю проконсультироваться со сторонним гинекологом, может ли такое быть. Безотказный Вася только сморгнул испуганно, но приказание выполнил. Не знаю, как он это все дело уточнял, но уточнил.
Оказалось, что может. Нормально это даже.
Тогда я немного успокоился.
И почувствовал, как злость копится, собирается, густеет.
Она же ни слова в простоте, бл***!!! Гордая!
И я не могу сказать, что историю ее болезни достал и уже изучил вдоль и поперек!
Тогда точно кошкой зашипит и свалит.
Как тогда, среди ночи, дуреха.
А я так ценю то, что она уже неделю рядом, что даже шелохнуться лишний раз боюсь.
Очень боюсь.
И очень надеюсь, что она привыкнет.
Как кошка, к новому месту.
Всю эту неделю я пробыл рядом, перенеся всю работу на дом. Положил на все встречи, на не особо хорошую тенденцию с «Глобалом», хозяин которой, ушлый черт из одного спортклуба с нашим всем, и по этому поводу борзой и наглый, решил, что ему тесно в рамках его профиля. И надо бы еще территории подхапнуть. А как это проще всего сделать? Правильно, вытеснив главного конкурента. На кой хер ему топтать неизвестную поляну, возиться с мелкими местечковыми хищниками, короче говоря, делать всю ту титаническую работу, которую проделал я за эти годы?
Нет, не надо этого! Проще готовый бизнес забрать.
Сука!
Даже я так топорно не работал в двухтысячные! В девяностые — да, было дело. Но потом… Вроде как, эта вся херня уже прошла, все в нормальное русло вошло. Типа, цивилизованное. А вот нихера подобного!
И я понимаю, что, если не буду шустрить сейчас, то поимею проблемы.
Значит, мне надо срочно быть в Москве. Срочно решать вопрос с цирковыми уродами из «Глобала». Они же думают, что я, сука, правильный немецкий хер. И по закону буду действовать. И нет за мной никого. Типа, старые деньги. Наследство там. Аристократическая кость и все дела.
Они же не в курсе, что я могу глотки запросто перервать. И совсем не по закону. Вернее, не по тому закону, про который они думают. И не в курсе, кто за мной стоит. И кто мои партнеры.
Но в Китай я пока не собираюсь звонить. Восток — сука, такое дело…
Вроде как и чуть ли не братья там у меня, столько раз жизни друг другу спасали, еще во времена моего лесного бизнеса, но это не помешает стребовать с меня нехилый процент за помощь своевременную.
Нет. Пока что погодим.
Я работаю с утра до вечера, периодически отдыхая и выводя на экраны видео в онлайн-режиме моей Шипучки. Смотрю, как она спит, ест, валяется с книгой, смотрит кино. И лицо ее, спокойное, умиротворенное, нежное. И все хорошо в этот момент у меня. Все так, как надо идет.
