И что, черт возьми, эта Татьяна сделала со мной? Просто возложив на меня свои горяченные руки?
— Раз тебе проще понимать другие термины, то выглядит твоя ситуация следующим образом. Я не знаю, что именно ты делала после побега из той, так и скажу, секты. Не знаю, что ты испытывала при этом. Но прямо сейчас я вижу перед собой жутко исковерканную, но, к счастью, окончательно не сломленную жертву насилия. Не физического, нет. Гораздо хуже — психологического. От физического порой восстанавливаются гораздо быстрее. А у тебя уже сколько, лет пять-семь прошло?
Я заторможенно киваю.
— И ты наверняка все эти годы воспринимала себя адекватным, разумным человеком. Но закодированного на определенные поступки индивида сложно назвать адекватным. Не всегда его выбор является именно его выбором. Чаще срабатывает программа, тонко настроенный триггер. Не кори себя. Отпусти чувство вины. Ты просто проходила тяжелые уроки. Наверное, они тебе по судьбе твоей, по карме были предначертаны. Считай, тебя сегодня «перепрошили». И именно с сегодняшнего дня у тебя появляется шанс все переосмыслить. Не буду лукавить. Сложно тебе придется. Колбасить будет. Но главное знай. Все, что мы сделали, мы можем «разделать». Почти все. Смерть только не изменить. А ты жива. И будешь жить долго и счастливо. Если не убоишься трудностей и выберешь любовь.
Глава 27
Стив долго смотрит на мое заявление. Молчит, хмурится, морщит лоб и тяжело вздыхает. Он не задает вопросов, не уговаривает, не пытается воззвать к моей ответственности. Просто смотрит. Даже не на меня, а на последнюю строчку короткой официальной бумажки с моей подписью.
«... по семейным обстоятельствам...»
— Олга, как твой руководитель, я могу потребовать объяснений и заставить две недели отрабатывать и передавать дела. А как человек, который считает себя твоим… другом, хочу услышать только одно — ты уверена в своем решении, не пожалеешь?
Что я могу ответить? Возможно, пожалею. Пожалею о престижной работе со стабильным высоким доходом. О прекрасном, слаженном коллективе, при поддержке которого мне удавалось справляться со сложнейшими поставленными задачами. О замечательном шефе, который при всех его недостатках все же был самым лучшим в моей недолгой трудовой карьере. Но именно сейчас для меня это единственный выход. Лучше я потеряю работу, чем того, ради которого стоит жить и справляться со всеми трудностями.
Ради моего малыша.
Ради ребенка, которого я уже люблю, хоть и боюсь тех изменений, что приходят в мою жизнь вместе с ним.
Между стабильной работой с кучей нервотрепок, которые однозначно скажутся на здоровье моего манюни, и простой, понятной, размеренной жизнью в деревне, при которой беременности не будет ничего угрожать, я выбираю второе.
— Стив, как руководителю я отвечу прямо. Если ты скажешь, что я должна отрабатывать, я сегодня же открываю больничный. На две недели требуемых по законодательству отработок. И регистрирую свое заявление в отделе кадров тоже сегодняшней датой.
Да, я достаточно подкована в этих вопросах. И с точки зрения закона ко мне никто не придерется. Но я не могу так поступить с тем, кого тоже по-прежнему считаю другом.
— А как другу скажу. У меня есть веская причина уйти. Более веская, чем моя репутация профессионала.
— Какая, тыковка? Скажи. Я пойму. Клянусь.
Я набираю воздуха в грудь и решаюсь.
— Стив, я беременна. И хочу родить. Родить здорового крепкого ребенка. Одна. Потому что его отец… Не в курсе. И пока не будет в курсе. Я скажу ему. Когда-нибудь. Но не сейчас. Сейчас просто не могу. Обстоятельства не позволяют. Мои собственные обстоятельства.
Стив меняется в лице. Какое-то мгновение он сидит, как пыльным мешком ударенный.
— Это Шон? — практически рычит он, вскакивая и нависая над столом.
Ох, не надо было говорить.
— Нет, пожалуйста, не надо никого ни в чем обвинять. Это не Шон. Он тут не при чем. Наоборот, он предлагал свою помощь и участие, но… Стив, миленький, не лезь только снова, ладно? Ты поклялся понять. Так пойми. Я не хочу и не могу больше встречаться с Шоном. Он замечательный и очень добрый, хоть и с тараканами в башке, но… Но я не могу больше чувствовать себя шлюхой и содержанкой. Не могу больше унижать ни его, ни себя такими отношениями. Я его не люблю. И знаю, что это слишком больно. Обоим.
— Значит, я был прав. Я знал, что так и будет с этим…
— Стив, остановись. Я вижу и знаю, что ты хотел как лучше. Я тебя очень ценю и буду очень скучать. Но я увольняюсь. И нет, я не пожалею о своем решении. Так будет вернее и правильнее. Для всех.
— Ты остаешься в городе?
— Нет. Уеду к родителям.
— А интернет у тебя там есть в твоей деревне?
— Есть, слабенький, но есть.
— Как насчет периодической подработки?
— Что ты имеешь в виду?
— Буду присылать тебе на почту контракты на перевод.
Я задумываюсь на мгновение. Ведь беременность не болезнь, что заставляет соблюдать строгий постельный режим.
— Если это не то, что надо сделать «еще вчера», то почему бы и нет? Буду рада помочь.
— Ты собираешь сменить номер телефона?
— Уже сменила. И никому не оставляю его.
— А мне?
Я отворачиваюсь, чтобы он не заметил сомнений на моем лице. Стив обходит свой рабочий стол и присаживается передо мной на корточки.
— Только мне. И личную почту тоже только мне. От меня их никто не получит. Обещаю.
— Я тоже когда-то много чего тебе обещала. Не связываться с женатыми. Не влюбляться в них. Не носить к тебе свои розовые тошниловские сопли. И обманула. Прости меня, шеф.
Он берет в свои широкие лапы мои теплые — теперь всегда теплые — ладони и пожимает их.
— Эй, тыковка. Жизнь непростая штука. Порой видишь дорожку, что устлана лепестками роз, а наступишь, там дерьма по колено. Я ходил по таким, знаю, каково это. Мы еще неплохо справляемся. Ну что, мир?
— Мир.
— Оставишь телефон и почту своему старому другу Стиву?
— Без передачи.
— Без балды. Зуб даю. Только… что сказать Шону, когда он начнет вытряхивать из меня душу?
Прости, друг. Ты сам влез в эти разборки. Скажи, что он прекрасный человек и замечательный друг. И что я буду вспоминать его с благодарностью. Но все свои предложения пусть засунет себе в…
— Ничего не говори. Ты просто не знаешь, где я. И все.
Потому что… может, мне все это только кажется, может, я себя накручиваю, вспоминая лекции Володи о различных психических отклонениях, но мне даже вспоминать жутко тот маниакальный блеск в глазах Шона, рассказывавшего о том, как нежен он будет со мной во время беременности. Моей беременности от другого.
Нет. Я не хочу больше его ни видеть, ни слышать.
Оставшееся до приезда папы время я провожу, упаковывая в коробки свои вещи. Беру из квартиры только самое необходимое: компьютер, постельное белье, просторные махровые халаты, удобную обувь. Одежда на меня все равно скоро станет тесна и придется покупать новую. Так что… Остальное аккуратно складываю по ящикам для хранения и закрываю в кладовке до лучших времен. Надеюсь, квартиранты не будут возмущаться. В конце концов, в их распоряжении остается просторная двухкомнатная квартира в отличном районе, полностью пригодная для проживания: мебель, техника, домофон, лифт, причем не за большие деньги. Мне важнее, чтобы это были приличные спокойные люди, которым жилье нужно на длительный срок. Семь месяцев, да еще минимум полтора-два года, считай, почти три. Зато все это время я не буду висеть на шее у родителей, хоть какой-то стабильный доход. Что еще?
Я беру в руки шкатулку и глажу пальцами русалочий хвостик.
Тебя я тоже возьму.
Пусть в моей новой жизни останется хоть один крохотный якорь, тусклый свет далекого маяка, который не даст мне потеряться на моем тернистом пути.
Но пройти я его должна сама.
— Солнце мое, ты как? — Наташа обнимает меня и чмокает прямо рядом с ухом, так что несколько секунд в башке стоит звон. — Собралась уже? Прикинь, а я тебе уже жильцов нашла, сказали, сегодня приедут посмотреть. Может, задержишься, познакомимся вместе?
