голову, затем лихорадочно ищу зарядное устройство для своего телефона. Как только становится достаточно процентов для включения, я нахожу в контактах Марию и звоню ей.
– Николь, наконец-то, – отвечает она. – Мы тут все уже перепугались. Нам бы не хотелось тебя потерять. Ты как, готова к трудовым будням?
Если бы она увидела меня сейчас, то даже бы не стала спрашивать.
– Да, – хрипло отвечаю я, но тут же прочищаю горло.
– Если ты все еще больна, мы можем дать тебе еще несколько дней.
– Нет, – поспешно отвечаю я. Еще несколько дней в одиночестве в этом доме я просто не вынесу. – Все в порядке. Можно считать, что я уже здорова.
– Отлично, – радостно говорит Мария и быстро пересказывает то, что меня ждет уже послезавтра.
Я должна буду курировать свою первую детскую выставку. Конечно мне будут помогать и подсказывать, но уже следующая пройдет под моим единоличным руководством. Я прощаюсь с Марией уверенная в том, что справлюсь. Ничего сложного от меня не требуется.
В зеркале я вижу настоящее пугало. Я уже давно стригу волосы до плеч, но сейчас они отросли чуть ниже. Под глазами залегли тени от бессонных ночей, голубые глаза выглядят мутными, ведь то количество слез, что я выплакала просто огромно. Слезы забрали цвет вокруг зрачков.
Прополоскав лицо ледяной водой, я снова смотрю на себя в отражении, до боли сжимая края раковины. Так больше продолжаться не может. Пора брать себя в руки.
У меня неплохо это получается. Первая выставка проходит довольно легко без каких-либо препятствий. После выставки Мария мне показывает мое крошечное рабочее место в их небольшой галерее. В то время, когда не проходят выставки, я должна буду отслеживать отзывы детей и отвечать на письма от родителей, которые хотят выставить работы своих детишек в нашей галерее. Это самая простая работа, о которой я слышала. Конечно, и плата соответствующая, но для начала неплохо.
Возвращаться домой в какой-то степени даже страшно. Я знаю, что Калеб уже вернулся. Я должна ему все рассказать, но боюсь. Трусиха. Это разобьет его сердце. Плевать на меня. Это разобьет дружбу Калеба и Райана. Калеб получит двойной удар. Что бы он не сделал, такого он не заслужил.
В доме тишина, когда я захожу. Я бросаю сумочку в кресло и снимаю пальто. Заглянув на кухню, обнаруживаю там Калеба. Он не смотри на меня. Он смотрит на полупустой стакан с виски в своей руке. Меня пробирает холодный пот. Райан ему рассказал.
Услышав шаги, Калеб поднимает голову и смотрит на меня. В выражении его лица ничего нет. Серые глаза такие же мутные, как и у меня. Хотя в случае с Калебом большую роль сыграл алкоголь. Но это не отменяет того факта, что сейчас он испытывает невероятную боль.
– Как твоя поездка? – осторожно спрашиваю я.
Калеб смотрит на меня. Одной рукой он продолжает держать стакан с виски, второй пододвигает на край столешницы какие-то документы, которые я сразу не заметила.
– Здесь все результаты.
Я подхожу ближе.
– Результаты чего?
– Я был в Филадельфии не по делам компании. Я был у доктора.
Стараясь не застонать, я обхватываю себя за плечи.
– Калеб…
– Я бесплоден, Никки. У нас есть шансы примерно два процента из ста.
У меня пересыхает в горле. Мы ведь и так знали, что шансов нет, но мне снова больно это слышать.
– Мне очень жаль, – выдавливаю я.
Эта фраза вызывает у него смех. Он откидывается на спинку стула.
– Мне тоже. Теперь ты можешь бросить меня. У тебя есть на это все причины.
Злость побеждает слезы и боль. Как он смеет мне говорить такое?
– Если бы мне от тебя были нужны только дети, Калеб, я бы уже давно ушла. Ты знаешь, что я люблю тебя и всегда любила. Мне всегда был важен прежде всего ты! Ты сам! А не то, что ты можешь или не можешь мне дать.
Он смотрит на меня, затем опускает взгляд на свои руки.
– Я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.
– Не важно, как я тебя понимаю. Здесь и не нужно ничего понимать, все предельно ясно. Я бы никогда не ушла по этой причине. Никогда, слышишь? Ты сам губишь нас, Калеб. И дело вовсе не в том, что мы не можем завести ребенка, дело в том, что ты сделал это нашей единственной целью. А ведь у нас было их так много. Но все померкло, ты все это обесценил. Скажи мне, разве я вышла за тебя замуж только по этой причине? Завести детей? Большего не было?
Он крепко стискивает сжатый кулак со стаканом, костяшки руки белеют. Он знает, что я права.
– Конечно было.
Я качаю головой.
– Нет, сейчас ты этого не понимаешь. Ты настолько глубоко ушел в себя, что перестал видеть все вокруг. Перестал видеть очевидные вещи. Я бы не ушла по этой причине, – повторяю я. – Никогда. Но ты изменил мне. Это причина, чтобы уйти.
Я пытаюсь продолжить, подобрать правильные слова, чтобы сознаться в собственном предательстве.
– Я не изменял тебе, Никки, – тихо говорит Калеб, глядя на свои руки.
– Что?
Он поднимает затуманенный взгляд.
– Я не изменял тебе. По крайней мере, не так как ты это представляешь.
– Так что же было?
Он тяжело вздыхает и одним большим глотком осушает стакан.
– Я поцеловал ее. Один раз. На этом все.
Я горько усмехаюсь.
– По-твоему это не измена?
На самом деле осознание того, что Калеб просто поцеловал другую женщину пугает. Как бы я не раскаивалась в собственной ошибке, где-то в глубине меня пищал тот противный голос, заглушающий разум: он изменил тебе первым, он изменил тебе первым.
– Конечно, но… я не смог зайти дальше. Но хотел, – признается он. – Хотел, но не смог. Прости меня, Никки. Прости.
Я молчу несколько секунд.
– Зачем?
Он смотрит мне прямо
