его подачек Камиля освободим, а потом покопаем, кто же так жестоко подставил его.
Я успеваю сесть за стол до возвращения Азиза, а за обедом стараюсь вести себя как можно спокойней. Болтая, он даже не замечает, что у меня уже нет телефона. Видимо, ему нравится, когда его слушают, не перебивая.
Плотно пообедав, мы возвращаемся на виллу, где нас уже ждут. Снова тот же следователь. Хитро улыбается мне, когда я вхожу в кабинет. Чего нельзя сказать об Адель и Чеховском. Оба злы, хмуры.
— Анастасия? — Следователь встает с кресла, протягивая мне ладонь для рукопожатия. — Я вас ждал.
— Меня?
— Видите ли, вскрылись новые обстоятельства дела по убийству Риммы Ермаковой. Пуля, извлеченная из ее тела, выпущена не из оружия, которым владеет Камиль Асманов. Это наводит нас на мысли, что в ближайшем окружении убитой были и другие личности, желающие ее смерти. Например, вы.
— Я?! — я давлюсь собственным возгласом.
— Господин Чеховской подтвердил, что несколько дней назад вы с ней повздорили в их клубе.
— Она приревновала, оскорбила меня и вылила на меня томатный сок, — признаюсь я. — Но это не повод убивать человека.
— Да, я тоже так думал. Пока не обнаружил, что вы, Анастасия, у нас совсем безымянная. Ни документов, ни прошлого. Кто вы? Откуда?
Я перевожу сосредоточенный взгляд на Чеховского, и уголок его губ приподнимается. Он взглядом говорит, мол, соглашайся на мои условия, и тебя не тронут.
Ну уж нет! Меня уже купили! Так что закатай губу, козел!
— У вас есть ордер на мой арест? — прямо спрашиваю я.
Следователь улыбается, беря со стола листок бумаги.
— Тогда не будем терять время. Поедем! — киваю я, вынуждая Чеховского посереть.
— Вы же понимаете, что вам понадобится адвокат? А отсутствие документов осложняет эту процедуру.
Даже Адель не сдерживает улыбки. Но к счастью, у меня и против нее есть оружие.
— Да, понимаю. Адвокат у меня есть. Как и у Камиля, — добавляю я, взглянув на Адель и Чеховского. — Мы не виновны. И совсем скоро получим свободу.
Сказав это, разворачиваюсь и выхожу из кабинета, не желая задерживаться здесь ни на минуту. Пусть этих тварей потрясет. Камиль хотел только Глеба из семьи выставить. Чувствую, когда вернется, тут всем плохо станет.
Камиль
Стук в дверь долбит прямо по мозгам.
— Подъем, девочки!
Все кости кажутся стеклянными. Встань — рассыплешься. Но я не доставлю им удовольствие, разлеживаясь в ожидании, когда эти шакалы придут поднимать меня пинками.
Хрипя, как старый дед, отрываю свою тушу от бугристого матраса. Усевшись, даю себе минуту сфокусировать зрение. Через узкое дверное окно в камеру льется бледный свет. Пол, как и моя одежда в засохшей крови. Здорово на мне вчера оторвались. Надеюсь, всю ночь у них руки и ноги болели. Паскуды проклятые!
Вторая койка пустует, хотя притупленная память подсказывает мне, что у меня должен быть сокамерник. У подушки обнаруживаю влажную тряпку. Да, точно! Этот парень затащил меня на постель, сделал компресс и даже напоил. А потом…
Нет-нет-нет, бред какой-то! Это не может быть он. Мне почудилось.
Отдышавшись, встаю, придерживаясь за нары. Опираясь о стену, на непослушных ногах доплетаюсь до двери и прилипаю к ней. По коридору расхаживают вооруженные тюремщики. Долбят в двери, ржут, где-то дальше кого-то поднимают силой.
Я ни черта не вижу одним глазом. Второй либо заплыл, либо выбили, скоты поганые.
— Эй, начальник, — окликаю одного из тюремщиков осипшим голосом, режущим горло, — сокамерник мой где?
— Так освободили его на рассвете. Соскучился? — усмехается он. — Нового можем подсадить в голубятню, если слишком тоскливо.
— Я тебе язык со всеми потрохами вырву, еще раз подшутишь так, — шиплю я.
Он открывает еще одно окно внизу двери, запинывает в камеру жестяную чашку с какой-то мерзотной хренью и зашвыривает ложку, которая улетает под койку.
— Ваш завтрак, принцесса. Кушайте, не обляпайтесь.
Не успевает он закрыть окно, как я выпинываю эти помои обратно. Дерьмо, которое тут жратвой называют, вываливается на его сапоги, отчего тюремщик звереет.
— Ах ты, вонючий выродок!
Задрожавшей рукой он перебирает ключи и пытается попасть в замочную скважину.
— Ты чего? — спрашивает у него другой.
— Да тут один петушок забыл свое место!
— А кто тут? — Он срывает со стены планшет, листает страницы и лыбится. — Так Асманов. Чеха браток. Давай его на ринг выставим. Бабла срубим.
— Повезло, красавица! — бросает мне обляпанный ублюдок. — Можешь отработать залет.
Второй размахивает планшетом, как веером, пока этот отпирает дверь. У парня одышка. Красный весь, мокрый. Значит, реакция заторможенная. Я замечаю, что листы соединены парой скрепок. Полезная вещь в здешних апартаментах.
Едва дверь распахивается, как я своей звенящей башкой бью прямо в рыло хохочущему от предвкушения денег дебилу и бросаюсь на второго. Поваливаю его на пол, но вовремя среагировавшие тюремщики стаскивают меня с него. Планшет оказывается прямо перед глазами. Я успеваю сорвать с него одну скрепку и взять в зубы, прежде чем они заламывают мои руки за спину и надевают наручники. Пока возятся, я кладу скрепку под язык.
— Гребаная мразь! — Идиот с разбитым носом носком сапога пинает меня под ребра, заставляя скрутиться в бараний рог.
— Оставь его! — задерживают его другие. — Он и так покойник. Тащите его в октагон. Пусть там побрыкается.
Я вам побрыкаюсь. Так побрыкаюсь, что от одного моего имени вздрагивать, суки, будете. Бог знает, где силы возьму, но вы меня запомните.
— Против кого выставлять его будем? — решают они, волоча меня по коридору.
— Они все на Люка зуб точат. А кто у нас? Правильно. Фаза — правая рука Люка. Вот и стравим их. Кровавое побоище будет. Жмурик нам обеспечен.
Я этого Фазу видел раза два в своей жизни. Ничего дурного о парне не слышал. Молодой, но толковый. Хорошо зарекомендовал себя. Крысой не прослыл. Я его не тронул бы, отдай мне эту команду Адель. А этим уродам и вовсе не доставлю такого удовольствия.
Меня зашвыривают на ринг, где я могу перевести дух и собраться с мыслями.
Как там сейчас медсестричка? Заинтересовался ею следак? Или только вид сделал? Я сейчас только на этого недоумка положиться могу. Никто другой не вырвет ее из когтистых лап моих родственников.
Получаса не проходит, как в зал начинают вводить других заключенных.
Да уж, почти все знакомые рожи. Такие же члены группировок, как я. Походу, власти повязывают всех, на кого хоть малейшее подозрение в чем-то падает. Сколько же из нас уже сдалось? А скольких здесь порешили? Человек десять из сорока