не делаю этот шаг только его заслуга. Вчера в душе Раду доходчиво показал, как остро режет равнодушие, а затыкать свою гордость я пока не научилась.
– А ты как его оцениваешь?
– Пусть следующим выпадет туз. Вне зависимости, какая это на самом деле карта, – отзываюсь уверенно. Конечно, возможность, что он согласится, всерьёз не рассматриваю, но горящие губы не дадут продешевить. – Поцелуя в желаниях не было.
– Принято.
Быстрое прикосновение губ к виску и он бесшумно выходит из комнаты, пожелав мне спокойной ночи. А я остаюсь считать часы в ожидании пока в доме стихнут все звуки.
Раскладываю отдельно влечение, потому что оно неизбежно, когда мужчина и женщина столько времени проводят наедине. Отдельно защитную реакцию психики, склонную искать оправдание принуждению. Остаётся растерянность, потому что есть ещё что-то эгоистичное и никакого отношения к логике не имеющее.
Даже осознавая всё факторы, способные ввести меня в заблуждение, я пальцами ловлю свою улыбку. И это ни в какие законы здравомыслия не вписывается. Теперь меня больше тревожит не Раду, а я сама.
Выждав достаточно времени, украдкой проскальзываю к нему в спальню. На прикроватной тумбе в свете гирлянд выделяется матовый корпус телефона. Мой шанс, которым я просто обязана воспользоваться, если хочу перестать сомневаться в своей адекватности.
По мере приближения к кровати воздух словно холодеет.
Этот момент мне будет сниться в кошмарах: мигающий свет гирлянд за окном, слабость в коленях и противный холодок, бегущий по спине. Если Раду вдруг проснётся – конец. Он с расправой затягивать не станет – доказано. А методы у него изощрённые. Лучше не попадаться.
Сердце колотится с каждым миллиметром всё выше. Малейший шум и, чувствую, выплюну сразу!
К счастью, спит он на животе, лицом в подушку. За мной следит только птица на его лопатках. И это я сейчас не образно. Реально ощущение такое, будто каждый шаг пасёт, вот-вот клювом щёлкнет – весь лес перебудит. А мебели в комнате, как назло, не так много. Захочешь спрятаться – некуда.
До телефона остаётся совсем немного, достаточно руку протянуть. Только очень-очень медленно, ибо напряжение такое, что, кажется, любой неосторожный порыв воздуха взорвёт тишину.
Наконец, вожделенный девайс попадает мне в руки. Ликованием простреливает всё тело от позвоночника до взмокших висков.
А дальше всё идёт совсем не так, как нужно. Кувырком идёт, по всем законам подлости. Потому что Раду вдруг надоедает лежать смирно и залипать на цветные сны. Ему непременно нужно перевернуться! Что необязательно чревато пробуждением, но я своей удаче уже не доверяю.
То, как протискиваюсь в углубление между шкафом и стеной не осознаю даже. Просто за мгновения сливаюсь с густой темнотой. Не дышу. Наверное, и не моргаю. Хотя весь процесс его поворота протекает шумно: с шорохом постельного белья и матом сквозь сжатые зубы.
В полумраке не разглядеть, открыты или нет его глаза. Я выжидаю, нервно кусая губы и успокаивая себя тем, что полосе невезения пора бы прекращаться. Ну, до определённого момента. Пока пальцы Раду не начинают скользить по черепу, набитому на широкой груди, пробегаются по напряжённому прессу и, вздрогнув, накрывают эрекцию, натянувшую якорем его боксеры.
В едва образовавшейся тишине раздаётся болезненный стон.
У меня моментально спирает дыхание. Крепче стискиваю корпус телефона в ладони, задыхаясь от резкого перепада температуры крови – с ледяной до, практически, кипятка. Затяжная секунда общего бездействия и моё сердце срывается в пятки. Раду свободной рукой сдирает из-под головы подушку и с раздражением бросает её в стену.
Я обмираю, понимая, что он нервно встаёт на ноги и делает пару шагов в сторону двери. Отчего-то есть уверенность, что его конечная цель точно не туалет и не кухня. Даже думать не хочется, как он отреагирует, если поднимется на мансарду, а меня там не будет.
Внутренне подобравшись, жду чтобы Раду, наконец, вышел и подарил мне возможность подпереть чем-то дверь изнутри. Но он подходит к окну. Становится буквально в метре от шкафа и тянет руку к пачке с сигаретами – ещё одно действие, посылающее меня на очередной круг ада. По-моему, единственный живой процесс в теле сейчас – то как волосы дыбом встают.
Я всё ещё жду. Жду, что он накинет одеяло на плечи, пойдёт курить на балкон и я смогу проскочить. Но не-е-ет. Это было бы слишком просто. Вернув на место сигареты, Раду собирает рассыпанный по подоконнику физалис, включает ночник, садится на пол у кровати и достаёт из тумбы красный маркер.
Серьёзно? Больше заняться нечем?!
Он раскрашивает блёклые цветы. Посреди ночи.
Чёрт бы его, придурка, побрал...
Время тянется бесконечно. Сначала я усердно культивирую в себе раздражение. Но минуты идут и от нечего делать, незаметно для себя начинаю засматриваться на длинные пальцы, кропотливо прокрашивающие тончайшие прожилки.
Постепенно высохшие чашечки приобретают яркость. Похожие на китайский фонарь с оранжевой ягодой посередине, они никогда не сравнятся с шикарными букетами, которые исправно дарил мне Метлицкий. Но те вдруг кажутся мне такими же вульгарными, как яркая помада на губах путаны – заплати и пользуйся. Отчасти так и было. Антон приезжал за мной после пар с букетом, привозил к себе домой и без долгих прелюдий укладывал в кровать. А я ждала, когда всё закончится, чтобы выложить в соцсеть очередное селфи с банальным, дорогущим веником.
Этот букет показывать никому не хочется. Не потому, что простой – потому что высохшие стебли впитали наш смех, кровь с его расцарапанных рук и что-то зыбкое, необъяснимое: как непонятное тепло в груди, как влечение, как бессонница...
Я шла сюда, чтобы разобраться в себе, а по итогу только сильней запуталась.
Проходит где-то полчаса. Ничего не происходит.
Сорок минут. Картинка в целом не меняется.
Чувствую, как затекла спина, клонит в сон, подкашиваются ноги. Всё так же страшно попасться с поличным и чуточку неловко подсматривать за тем, что не предназначено для чужих глаз. А ещё очаровывает ребяческая улыбка, преобразившая надменное мужское лицо в кого-то смутно знакомого.
Я только-только ухватываюсь за обрывки узнавания, как всё очарование портит резкое похлопывание ладони по поверхности тумбы. Как раз по тому месту, где ранее лежал телефон.
Напряжённо сглатываю, уже понимая, что дело дрянь ещё до того, как Раду подрывается с пола, резко осматривается по сторонам и упирается взглядом в проём, где я прячусь.
– Выходи, – одним словом негромко выносит мне приговор.
– А ты барашков считать не пробовал? – язвлю,
