— Замечательно. — Улыбка на его лице вспыхнула, подобно огням Лас-Вегаса. — Я рад.
— Как ты рад?
— Очень.
— А что такое — очень рад? Как это?
Глаза Дори подзадоривали его, дразняще выглядывая из-под темных ресниц, на губах ее играла кокетливая улыбка, но в голосе слышался настоящий вызов.
Ну же, как будто говорила она, покажи, насколько ты рад, что я остаюсь. Покажи, как я сама обрадуюсь, что решила остаться.
Гил никогда не занимался самообманом. И не собирался начинать. Он знал, к какому миру принадлежит Дори. Знал, что когда-нибудь она захочет вернуться домой. Она все еще стремилась убежать от прошлого — это он тоже знал. Но все это не меняло его отношения к ней. Ощущения оставались теми же.
Несмотря на серьезное самовнушение, забыв о своих намерениях оградить сердце от проникновения этой женщины, идя наперекор обыкновенному здравому смыслу — он просто влюбился в нее, совершенно потеряв голову и разум. Он любил эту любознательность и желание попробовать как можно больше нового. Мягкость и нежность. Прямоту, с которой она умела выражать свои желания. Он даже подозревал, что стеснительность и ранимость были доселе незнакомы ей самой и что, как только все прояснится и утрясется, он не увидит больше в ней этих притягательных для него качеств. Она сильная женщина. У нее есть собственное мнение. Ему хотелось, чтобы именно такую женщину знали его дети, чтобы она могла оказывать на них положительное влияние, могла показывать, насколько мужественной и сильной бывает обычная женщина. Она принадлежала к тем женщинам, на которых мог положиться мужчина. Он мог бы рассчитывать на ее помощь, если вдруг жизнь подведет его.
Любить Дори — просто глупо, и он это знал. Это могло принести ему лишь боль. Но в тот момент, когда лицо ее было совсем рядом, а стройное крепкое тело прижималось к нему, он был спокоен и чувствовал себя совсем молодым и ожившим, счастливее, чем был за многие годы. В тот момент любовь к Дори была риском, на который он был готов пойти, даже хотел пойти. И неважно, какую цену придется заплатить за эту любовь. Это не имело значения.
— Очень рад — это значит, что я настолько рад, что хочу устроить праздник, — ответил он, быстро целуя Дори в губы. — Хочу выкинуть что-нибудь совершенно сумасшедшее, дикое.
— Например? — Она оказалась совершенно не готова к такой его реакции.
На нем были только джинсы, которые он натянул на голое тело, когда пошел искать ее. Она, нахмурившись и не понимая, смотрела, как он спускает их до колен и вышагивает из них.
— Давай побежим голыми по полям!
— Ой, нет, давай не будем…
— Обязательно. Ты и я. Голые и свободные. Будем любить друг друга под светом звезд.
— Да ты с ума сошел.
— Я чувствую себя немножко сумасшедшим. Это ты сводишь меня с ума. Отпусти одеяло.
— Нет. На мне ничего нет.
— Я знаю, — улыбнулся он. Поняв, что она и не собирается опустить одеяло, в которое завернулась, выходя на крыльцо, Гил покачал головой и решил пойти к той же цели, но только более длинным и хитроумным путем.
— Глупая вы дама, Дороти Деврис, — проговорил он, пропуская обе руки" в приоткрытое спереди одеяло. Пальцы его ласкали гладкую нежную кожу Дори.
— Ты просто сошел с ума, — повторила она. Тело ее уже начинало дрожать от предвкушения высочайшего наслаждения.
Он мягко целовал ее, покусывая нижнюю губу. Целовал в щеки, мочку уха, шею, снова возвращался к губам. Он обследовал все самые чувственные местечки ее лица. Сладкие, дразнящие поцелуи, от которых она начинала пламенеть знакомым ему жаром. Он опустил обе ладони на ягодицы Дори и придвинул ее поближе. Руки вновь побежали по спине, с каждым движением прижимая ее тело все плотнее и плотнее. Потом они успокоились на уже возбужденных грудях, поигрывая сосками. А губы его в это время опускались все ниже и ниже, вдоль хорошо знакомой тропинки. Она распахнула одеяло, чтобы впустить его язык в святая святых, откуда возбуждение уже добралось до всего тела. Ноги ее ослабли. Одеяло упало на пол, она закинула руки ему на шею и нежно целовала его виски и шею, а потом снова вернулась к губам. В этих поцелуях чувствовалась такая страсть, что он замер на месте.
Он понимал, что сейчас она полностью принадлежит ему, что она пойдет за ним в темноту ночи. И тогда он остановился и внимательно посмотрел на выражение желания и непонимания в ее глазах.
— Пойдем же, Дори! — прошептал он, нагибаясь, чтобы поднять упавшее одеяло. — Не станем бегать. Просто будет любить в звездном сиянии.
Зачарованно Дори протянула ему руку и пошла вслед за ним по ступенькам в сад. Трава была мягкой, влажной и прохладной под босыми ногами. С неба им улыбалась полная луна, и от этого все вокруг казалось волшебным и нереальным.
Он расстелил на траве одеяло, расположив его подальше от теней деревьев, на открытом месте. Обернулся назад, и у него перехватило дыхание. Дори купалась в лунном свете, как мифическая богиня. Само совершенство. Она была обольстительна и неприступна.
— Дори… — В его устах ее имя звучало как молитва. Тело его вдруг ослабело. Его стала бить дрожь, когда она сделала всего один шаг по направлению к нему. Если бы он мог сказать, насколько прекрасна она была в эту минуту! Если бы мог подобрать слова! Но не было слов, которые сумели бы описать ее великолепие. Она уже подошла совсем близко. И вдруг он испугался, что она сейчас исчезнет, испугался, что на самом деле ее здесь просто нет. Он замер и стал ждать, и наконец она сама прикоснулась к нему.
— Если бы ты только видел, — прошептала она. — Твое тело похоже на скульптуру, отлитую из лунных лучей. Так прекрасно!
Она положила руку ему на сердце, и рука горела, как раскаленное клеймо, как будто отмечая его на веки вечные. Он так много хотел рассказать ей, ему нужно было столько сказать… Все это вместилось в одно-единственное слово:
— Дори…
Они стояли друг перед другом в лунном свете, обожая, поклоняясь и служа своей любви. Они были богами, могущественными богами, которые могли держать в руках молнию, а в сердцах — бурю. Сама природа преклонилась перед ними. Они слились воедино, и уже невозможно было отличить одного от другого.
Заснули они в мягкой и ласковой ладони земли, завернувшись в покрывало любви и согревая друг друга. Им было спокойно и радостно.
К началу июня никто уже не удивлялся, видя Дори в сопровождении семьи Хаулеттов на празднике Наследников Прерий. Их уже видели в театре двойников и в кегельбане за последние две недели. Конечно, можно было бы предположить, что Хаулетты просто по-соседски приглашают Дори на семейные вылазки и экскурсии. Но в Колби было так мало слепых людей, что в библиотеке не нашлось ни одной книжки, напечатанной шрифтом Брайля, для слепых. А любой зрячий человек знал, что происходит… потому что просто добрососедскими отношениями всего этого не объяснишь.
