— Какой же? — слабым голосом интересуюсь я.
— Ну, мы с Гаем уже совместно обдумывали этот вопрос — («Вы наверняка не только это совершали совместно», — снова проносится у меня в голове) — и у нас появились весьма интересные предложения. — Ее лицо искажает гримаса чокнутого энтузиаста. — Рубрику можно будет назвать, например, «Секс-материалы» с подзаголовком: «Как заставить своего мужчину быть в форме всю ночь». Фантастично, правда?
Я так понимаю, что это тоже очередной риторический вопрос.
Гай выпрямляется на стуле и, не мигая, смотрит на меня, демонстрируя свое до неприличия красивое лицо:
— Все очень просто, — заявляет он с таким видом, будто ему когда-нибудь приходилось сталкиваться с чем-то очень сложным. — Это будут советы реальных людей, занимающихся реальным сексом. Ну, что-то вроде «читатель — читателю». И мы можем потом пойти еще дальше. Копнуть в эту тему поглубже. Например, давать советы, как лучше и интересней дрочить или как нужно заниматься сексом под душем… — Он снова скрещивает ноги, явно заведенный своей речью. — Или расскажем о технике глубокого заглатывания, или объясним, как нужно…
— Погоди-ка. Ты что же, хочешь научить женщин, как лучше задохнуться?
— Нет, Марта, как раз, наоборот. Если мы напечатаем такую статью, то читательница узнает, как ей при этом не задохнуться.
— Понятно. Так кто утверждал, что феминизм изжил себя?
И тут снова вступает Вероника:
— Марта, ну, перестань, это только теоретические варианты будущих статей.
— Все ясно, — выпаливаю я. — Да это же просто… просто… — Однако вес их объединенного взгляда имеет свое воздействие на меня, и я сдаюсь. — Э-э-э… ничего.
Гай смотрит на Веронику, таким образом, снова передавая ей эстафетную палочку.
— Послушай, Марта, — командным тоном начинает та, — вот мое последнее слово. Либо ты сумеешь справиться со своей задачей, либо нет. Если у тебя все получится — что ж, замечательно. Ты остаешься на своем месте и продолжаешь заниматься своей работой, а «Секс-материалы» мы на время отложим.
— А если у меня ничего не получится?
— Что ж, в этом случае тебе будет предоставлен выбор. Либо ты уходишь из «Глосса» навсегда, либо мы снова начнем пользоваться твоими услугами, как внештатного консультанта и заказывать тебе время от времени статьи. Вот поэтому мы обязаны тебя предупредить об этом заранее, за три месяца.
Мне хочется разреветься. Я знаю, что это звучит унизительно, но я действительно чувствую себя сейчас жалкой и растоптанной, и мне становится на все наплевать. Дело в том, что ведь я и сама понимаю, что у меня сейчас не лучшее время, и, наверное, не все так гладко получается, но я очень люблю свою работу. И это на самом деле так. Я зарабатываю хорошие деньги, и при этом у меня возникает такое чувство, что я помогаю людям выпутаться из сложных ситуаций и решить их проблемы.
Эта работа удовлетворяет меня полностью.
Я всегда мечтала о том, чтобы мне доверяли. Нет, даже не совсем так. Мне хотелось добиться признания. Наверное, этого желает любой человек. Но у меня это желание развито слишком уж хорошо. Мне это жизненно необходимо, это не просто прихоть. Я хочу, чтобы меня знали за то, что я делаю нечто очень хорошее и могу предложить нечто ценное. Даже если это самый обыкновенный совет. И это не потому, что меня никто не любил или в чем-то отказывал. Мне всегда казалось, что я разбираюсь в людях.
Моя нынешняя роль открыла для меня целый мир. Тот самый, где сила гравитации притягивает ко мне все, словно я являюсь его центром. И вот теперь, похоже, у меня этот мир отбирают.
— Ну, и как же ты узнаешь, удалось ли мне вернуть все на прежние места? — спрашиваю я Веронику, хотя глаза у меня сейчас уставлены в пустоту.
— Это будем решать я и Гай. Если мы поймем, что ты обеспечиваешь читателей гармоничными, реалистичными и сексуальными советами — ты остаешься с нами. Если нет, то мы раскланиваемся.
Значит, так тому и быть. И никаких тебе подушек для смягчения удара. Или конфетки, чтобы подсластить горечь поражения. У Вероники всегда так: только кнут и никакого пряника.
— Ну, хорошо. Я все поняла, — мямлю я и поднимаюсь, чтобы выйти из кабинета.
И когда я уже нахожусь на половине пути к двери, она решает, что нужно добавить еще кое-что. Она говорит, и я ощущаю, что ее голос стал гораздо мягче:
— Пожалуйста, Марта, не воспринимай все то, что было сказано здесь, на свой личный счет. Это бизнес, и ничего более. Только бизнес.
На следующий день.
— Привет, Марта, это я.
У Дездемоны всегда так: она ведет себя так, словно является единственной «я» во всем мире. Или, по крайней мере, она — моя знакомая, а больше у меня нет ни подруг, ни знакомых. Но в любом случае этот чуть измененный голос я смогу распознать всегда и везде.
— А, это ты, Дез. Как дела, прелестница? — Когда мы учились в школе, то частенько в разговор вкрапляли словечки из Шекспира. Конечно, это всего лишь детство, на уровне шестого класса, и мне давно пора бы немного повзрослеть.
— Если в двух словах, Марта: просто фантастика и даже еще лучше.
Я сникаю. Простите меня, но я не могу вспомнить ни одного случая, когда радость Дездемоны не отражалась на моем самочувствии наихудшим образом.
— Что же произошло?
— Ну, это не телефонный разговор. Давай вместе пообедаем. Мне просто не терпится посмотреть на тебя и увидеть выражение твоего лица после того, как я тебе все расскажу.
— М-м-м… Ну, хорошо. Где?
— Что ты скажешь насчет Галгери? Алекс сегодня работает, и я уверена, что ему будет приятно повидаться с тобой.
— Договорились. Когда? — Голос мой звучит сдержанно, слова подбираются на удивление банальные.
Разговор закончен. Я вешаю трубку и тут же закуриваю сигарету, делая глубокую затяжку. За аркой церковного окна все кажется светлым и зеленым. В живой изгороди, среди ветвей, запуталась птичка. Я стою у окна и, глубоко вдыхая сигаретный дым, просто наблюдаю за ней. Она тщетно хлопает крыльями примерно с полминуты, в движениях заметна паника. Но вот она, наконец, освобождается и, вспорхнув, исчезает в небе над Лондоном.
Через два часа.
Когда я приезжаю в Галгери, здесь уже царит привычный приглушенный шум: обедают бизнесмены и освежаются любители выпить среди бела дня. Дездемона уже тут, она устроилась за столиком в центре зала. И хотя самого Алекса еще не видно, я чувствую, что он тоже где-то поблизости, за дальней стеной.
Я иду к Дездемоне, одновременно уступая дорогу спешащим официантам, и воздух в зале почему-то становится плотным и каким-то тяжелым. Я повсюду вижу свои отражения — на стене впереди, по бокам, на двери, ведущей в кухню, когда она открывается. И хотя сейчас к Дездемоне направляется примерно полтора десятка Март Сеймор, я на секунду теряю ориентацию и сама не могу сказать, которая из них — настоящая. Я понимаю, что совершаю непоправимую ошибку, и мне надо было бы найти любую причину, чтобы отказаться и не приходить сюда.
