сделать себе это, значит сдамся, и у меня просто не останется сил для мести. Я должен помнить о том, что Озеров сделал с моей семьей, чтобы отомстить ему сполна. Чтобы забрать его внука, и сделать частью своей семьи.
В тот день я больше не вижу Илану, и это хорошо. Птичка сует свой любопытный нос туда, куда не следует. Ее взгляд в тот момент, когда держала фото Милы в руках был стеклянным. Она всерьез подумала, что это я убил свою жену. Отчетливо видел это в ее глазах оливковых, пока про папашу не сказал.
Усмехаюсь. Не поверила. Считает папулю святым. Глупая девочка. Наивная, как трехлетний, блядь, ребенок.
С помощью своих людей за последнюю неделю я обнаруживаю, что кто-то продолжает копать под меня, однако это не похоже на ищеек Озерова. Кто-то еще хочет потопить мой бизнес, и я пока не знаю, кто эта сука. За последние годы у меня появилось слишком много врагов, поэтому вариантов, кто это может быть, у меня десятки.
От самого Озерова я не получаю больше ровным счетом ничего. Ни угроз, ни шантажа. Он залег на дно после того, как провалился в выборах, и что меня удивляет, Олег вообще нихрена не спрашивает о дочери, словно просто забыл о ней.
Вот только Илана все никак не забывает про суку-отца. Я застаю ее на кухне вечером спустя пару недель. Она, как мышь, исподтишка держит телефон и быстро набирает номер. Сначала я хочу забрать телефон, однако вспомнив, что она все равно ничего сказать не сможет, решаю просто понаблюдать, и уже через минуту жалею об этом.
Черт, лучше бы я все же забрал у нее мобилу, так как совсем скоро она вываливается из ее руки, и я понимаю, что Олег, наконец, показал свое истинное лицо дочери. Ее реакция впервые пугает меня. Илана вся как мел, белая становится, и заваливается на пол. Я едва ли подхватить ее успеваю, к себе прижимая мягкое податливое тело.
Член тут же каменеет. Черт, как же сильно я хочу ее. Грязно и в разных позах. Ебать до искр из глаз. Даже такую, зареванную и расстроенную. Блядь. Мне надо бабу нормальную, которую можно трахать, и не бояться ее задушить. Срочно.
По дрожащим жестам птички улавливаю, то никто дома ее не ждет. Все про отца. За ненаглядного, блядь, папулю переживает.
Девочка так сильно рыдает, что я не нахожу иного выхода, как прижать ее к себе. Ее надо успокоить, иначе просто задохнется. На удивление, Илана прижимается ко мне в ответ, обхватывает руками за спину.
От движения этого я охреневаю просто. Илана обнимает меня сама, впервые. И ревет. Так отчаянно и несчастно, что это уже просто невыносимо.
В какой-то момент, словно осознав, что это все-таки я, она вся как-то сжимается. Я понимаю по ее жестам, что она боится быть наказанной за этот телефон. Птичку всю прямо колотит, она начинает нести какую-то ахинею про наказания, и я блядь, не знаю, как это все остановить.
Все что могу в этот момент – просто сгрести ее в охапку и прижать к себе, вдыхая такой нежный, до одури просто манящий цветочный запах. Я хочу ощутить Илану ближе. Пусть даже так. Похер. Мне надо ее успокоить, иначе все это плохо закончится. Я не собираюсь ее наказывать за телефон. Она и сама вон, себя уже наказала, доводя до критической, мать ее, точки нервного срыва.
Мы стоим на кухне, крепко прижимаясь друг другу, и я не хочу, чтобы это заканчивалось. Близость птички действует на меня, словно наркотик. Ее запах и нежные прикосновения пальцев к моему торсу сводят с ума. За секунду делают член каменным, от чего он упирается в штаны до боли, но я понимаю – нельзя. Нельзя ее сейчас трогать. Я наврежу своему ребенку, а этого хочу меньше всего.
Как же я жажду содрать всю одежду с этой малышки и подложить ее под себя. Не бить, не делать больно. Нет. Я хочу ласкать ее. До одури. Чтоб рыдала от желания, а не от страха быть подо мной.
Проклятье. Я сам довел до этого…Чтоб девушка тряслась от меня, как огня. Чтоб боялась даже в глаза посмотреть. Ее хрупкие плечи все еще содрогаются в рыданиях, а я…впервые проклинаю себя за этот грех. Я больно ей сделал, ранил, выкинул тогда. И это, блядь, уже не смыть ничем. Она не забудет этого никогда, да и я тоже.
Обнимаю птичку и чисто случайно замечаю какое-то движение за окном, а после мелькающую красную точку, которая направляется прямо Илане в голову.
Внутри все просто льдом покрывается, когда осознаю, что это мать, его, гребаный снайпер, который целит в девчонку прямо сейчас.
Раздается какой-то сильный грохот. Я вижу, как вылетают стекла из окон, а потом со двора доносятся выстрелы и крики. Много выстрелов.
Открываю глаза и встречаюсь со стальным взглядом напротив. Я лежу на полу, а Волк…на мне. Его огромное тело давно бы раздавило меня, если бы в тот момент мужчина не упирался на свои локти.
– Вставай! Илана, быстро!
Роман буквально сдирает меня с пола и, заводя за свою спину, быстро уводит из кухни, при этом все время держа пистолет в руке. От шока я даже среагировать не успеваю. Он так крепко за руку меня держит, что у меня нет и шанса противиться ему.
– Стойте! Что случилось?
Уже в холле я все же дергаю руку в попытке высвободиться из стального захвата Волка. Не понимаю, что происходит. Жуткий шум охраны на улице говорит о том, что случилось что-то плохое.
Упираюсь снова, и только тогда мужчина обращает на меня внимание.
– Кто это был? Скажите, что происходит. Кто-то стрелял в нас?
Показываю ему жестами. Мои руки дрожат. Вижу, как ходят желваки у Волка. Он зол. Очень сильно. И кажется, сдерживается из последних сил.
Сглатываю, когда в одну секунду мужчина приближается и наклоняется ко мне.
– Послушай меня всего один раз, птичка. Ты сейчас идешь в свою комнату, закрываешь двери и сидишь там, пока я не разрешу выйти. Ясно?
Он говорит это просто могильным тоном, а я застываю, смотря на его лицо. Суворове и красивое одновременно. Наверное, я бы могла без памяти влюбиться в него, если бы мы встретились в обычной жизни. Без всего этого…ада.
Почему-то в этот момент мне жутко хочется потрогать лицо Волка
