выходные забирает дочку к себе. Марк много раз пытался навязать мне свою помощь, но при виде этого мужчины мой страх из головы никуда не делся.
– Я не знаю от кого, – вру Оскару. Не хочу, чтобы он узнал про Марка и про моё прошлое. Мне и так проблем хватает. Он зло щурит свои глаза.
– Хорошо. Тогда выкинь их, – заявляет он.
– Это ещё почему? – забираю у него букет. Тяжёлый такой, даже в руках не умещается.
– Зачем тебе цветы, если не знаешь, от кого они?
– Знаешь что! Иди командуй своей женой! А цветы подарили мне, и неважно кто. Понятно? – смотрю, как расширяются его зрачки от злости. И быстро ретируюсь на кухню, чтобы избежать выброса гневной волны. Но я ошибалась.
Оскар идёт за мной, и я чувствую, как он дышит мне в затылок. От его горячего дыхания по телу пробегают мурашки.
– А может, это не мой ребёнок, а?.. – выдаёт он, а я замираю на месте. От его слов что-то рвётся внутри. Больно. Кладу букет на столешницу и разворачиваюсь.
– Что? – смотрю на него. Его скулы играют, а по лицу идут красные пятна от злости.
– А что? Захотела заработать денег. Меня окрутила, как последнего идиота. Женой моей крутишь. Я в курсе, что это ты ей предложила ребёнка своего купить, зная, что она не может иметь детей. Между прочим, из-за тебя мы потеряли ребёнка! – кричит он на меня. А я чувствую, как в груди встал тяжёлый ком, и в глаза уже поступает влага.
– Что ты такое несёшь! – Оскар делает шаг ко мне, и наши тела соприкасаются.
– А что? Что-то не так? Если бы не ты, ничего бы этого не было. Но ты ведь из меня верёвки вьёшь. Я как ненормальный помешался на тебе. Постоянно только и думаю: как ты? Хочу прикоснуться к твоей коже. – Он хватает меня ладонью за подбородок и сильно сжимает.
Смотрю в его глаза и не узнаю его. Нет, это не мой Оскар. Это не он. Передо мной стоит чужой, незнакомый мне мужчина.
– Я только и думаю, как бы мне прикоснуться к твоим губам.
Он набрасывается на меня с жёстким поцелуем и толкает меня. Я упираюсь поясницей в столешницу, а Оскар вклинивается коленом мне между ног, раздвигая их. Стучу по его плечам, мычу, но он меня не слышит. Он отодвигает мои трусики и пальцами входит в моё сухое лоно и начинает двигаться. Внутри всё жжёт, но я отбрасываю эту боль. В голове паника. Становится тяжело дышать. Пытаюсь набрать воздуха в лёгкие и из последних сил отталкиваю его от себя.
Оскар отшатнулся. Сделал шаг назад. Его серые красивые глаза почернели. Он смотрит на меня так, словно видит в первый раз. Уже не могу сдержать свои слёзы.
– Ненавижу! – произносит Оскар и, развернувшись, уходит из квартиры, громко хлопая дверью.
Софья
Самые прекрасные мгновения всегда полны грусти. Чувствуешь, что они мимолётны, хочется их удержать, а это невозможно.
Андре Моруа
Стою не шевелясь. По лицу стекают слёзы. Дрожащей рукой поправляю задранное платье и чувствую себя грязной. Словно меня с головой искупали в навозной яме, а потом бросили в овраг голую, грязную и беспомощную. Оглядываюсь. Не знаю, что мне теперь делать. И что вообще сейчас произошло? Перед глазами всё ещё стоит образ затуманенного чёрного взгляда Оскара, а губы чувствуют его вкус.
Делаю шаг, ещё один и скрываюсь в ванной комнате. Кручу кран и встаю под тёплые струи воды. Хочу смыть с себя это событие, которое произошло несколько минут назад. Смыть его грязные слова, которыми оскорбил меня. Хотя чувствую, что сама виновата. Если бы я всё рассказала… Рассказала о Марке, не задевая больного прошлого, может быть, всё бы и обошлось. Но всё уже произошло.
«Ненавижу!» – его слова снова крутятся у меня в голове, и я спускаюсь по стенке и сажусь в прохладную ванну. Сверху на меня стекают прохладные капли воды, а я реву взахлёб, зачем-то пытаясь закрыть рот ладонью, будто меня кто-то может услышать.
До сознания доходит, что я никому не нужна. Я одна. До меня никому нет никакого дела. Если бы не этот ребёнок, то Оскар бы забыл меня. Он только и приходит из-за этого ребёнка. А ещё он сегодня признался, что ненавидит меня и думает, что я ему всё это время врала. Кажется, мне ещё никогда не было так больно. Душевная боль бьёт намного сильнее физической боли. Словно миллиарды маленьких иголок вонзаются в тебя снова и снова, и ты не можешь остановить этот процесс.
– Ай! – вскрикнула я, хватаясь за живот. Чувствую, как по внутренней стороне бедра стекает что-то тёплое. Опускаю глаза, и сердце начинает биться сильнее. Снова пронзающая боль, от которой меня скручивает пополам.
– Эй, малыш, ты чего? – испуганно шепчу я и встаю в ванне. Кровь струйкой стекает по ноге, а я пытаюсь её смыть водой, но она становится только больше и больше.
Быстро выхожу из ванной, вытираюсь полотенцем. Руки дрожат. Надеваю домашнее платье и трусики, которые тут же промокают от крови. Практически бегом, опираясь о стену, иду в комнату и ищу телефон, чтобы вызвать скорую. Но телефона нигде нет.
Боль снова скручивает меня, и я падаю на колени. Стону в голос, обхватывая живот руками.
– Потерпи, малыш, мамочка тебя спасёт.
Подползаю к стене и с её помощью встаю. Кое-как добираюсь до входной двери. Надеваю тапочки и распахиваю дверь. Подхожу к соседней квартире и жму на звонок. Тихо. Никого нет. На улице день и все, скорее всего, на работе. Держась рукой за живот, кое-как добираюсь до другой соседней двери и снова жму на дверной звонок. Никого. От боли уже начинает звенеть в ушах и чувствую, как силы покидают меня. Из последних сил и надежды, которая уже практически угасла, я вызываю лифт и спускаюсь на десятый этаж. Створки лифта открываются, и я ищу дверь с табличкой «пятьдесят шесть». Цифры перед глазами смазываются. Найдя нужную дверь, я звоню, но уже не надеюсь, что мне кто-то откроет. Но вопреки моим сомнениям, дверь резко распахивается.
– Софья? – Марк смотрит на меня сначала удивлённо, а затем его взгляд падает на ноги, и мужчина чуть приоткрывает рот, вероятно, от увиденного.
– Помоги! – шепчу я ему и отключаюсь.
Софья
Любовь сметает всё: веру, богатство, национальность, границы, возраст. И даже
