с пути нерасторопного соседа.
Взлетев наверх, я припала к дверному звонку. Я просто держала палец на звонке и не отпускала. Звонкая трель звучала, множилась, нарастала в голове, и всё это начало казаться мне фантастическим квестом.
Легкое дыхание коснулось моего виска. Знакомый мужской запах накрыл меня с головой. Я медленно закрыла глаза, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Я схожу с ума.
Глотая слезы, я привалилась к стене. Как же я буду без Клима…
Дверь квартиры резко распахнулась, заставив меня вздрогнуть всем телом. Наваждение прошло. В подъезде снова пахло свежей краской, и рядом со мной никого не было.
— Александра?..
Профессор с каким-то ужасом взирал на меня. Судя по домашним брюкам и рубашке, мужчина еще не ложился спать. И я вдруг поймала себя на мысли, а спал ли он вообще после смерти дочери?
— Извините, что врываюсь, Роберт Алексеевич…
Я шагнула в квартиру, и профессор отступил назад, пропуская меня. Его хваленная выдержка дала сбой. Роберт Алексеевич понимал, что случилось что-то ужасное и серел на глазах. Боже, надеюсь, я не убью этого пожилого мужчину своими словами.
— Что случилось, Саша?..
— Клима забрали. Приехали несколько громил на черных джипах, избили его и куда-то увезли. Я пряталась на втором этаже, и меня они не видели. Я запомнила номера машины...
Я стояла посреди коридора и говорила. Дыхания не хватало, но я продолжала говорить, говорить… Это единственное, что я могла сейчас сделать. Я отгоняла от себя темные мыслишки, что профессор может быть как-то в этом замешан. Сейчас он был моей единственной надеждой, и мне оставалось только слепо довериться ему.
— Прошел уже час. Я не знаю, куда его увезли, и кто эти люди. Клим ничего мне не рассказывал.
Сердце билось как сумасшедшее, мне хотелось кричать и трясти Роберта Алексеевича за грудки, пока он не сделает хоть что-то. У меня начиналась самая настоящая истерика.
Старческая рука твердо легла мне на плечо.
— На кухню.
Лицо профессора было похоже на маску, но он был собран и решителен. Впервые с момента похищения Клима мне удалось вдохнуть поглубже.
На кухне Роберт Алексеевич достал из шкафа бутылку коньяка и, плеснув жидкость в стакан, протянул мне.
— Пей.
Я молча взяла стакан и, стуча зубами по стеклу, влила в себя коньяк. Рот обожгло, но я даже не обратила на это внимание. Поставив бокал на стол, я подняла глаза и выдохнула самый жуткий вопрос, который разъедал меня изнутри:
— Клима убьют?
Ни один мускул не дрогнул на благородном лице профессора. Он смотрел на меня и в то же время куда-то мимо меня.
— После смерти Евы мне казалось, что именно этого он и добивается, — медленно проговори Роберт Алексеевич, пребывая мыслями не со мной, не на этой кухне.
— Вы можете что-то сделать прямо сейчас?! — мой крик сорвался на шепот.
Клянусь богом, я вытрясу из профессора всё, что он знает. Я выведаю все секреты Клима и расспрошу всех, кто был с ним знаком. Но позже…
Сейчас мы должны спасти Клима. Мы должны хотя бы попытаться.
— Сделайте что-нибудь… Пожалуйста… Они же могут его сейчас пытать…
Тихие слезы безостановочно текли по лицу. Мой стон был настолько жалким, что я сжалась на стуле еще сильнее, судорожно ломая пальцы.
Роберт Алексеевич медленно закрыл глаза, словно отгораживаясь от моей боли. Сложив ладони лодочкой, он сосредоточенно уперся в них подбородком. Мужчина о чем-то напряженно размышлял. Я старалась даже не дышать. Прямо сейчас я видела перед собой не пожилого усталого человека, а великого математика, профессора, мужчину, способного решить сложную задачу.
Даже мое сердце приостановилось и билось лишь через удар. Если бы Роберт Алексеевич назвал мне адрес, где держали Клима, я бы, не задумываясь, ринулась туда на неминуемую погибель. Смерть меня не страшила. Я боялась другого — навсегда остаться в этом мире без Клима.
— Пиши номер машины.
Распахнув глаза, профессор резким движением пододвинул ко мне лист бумаги и ручку. Пока я торопливо выводила цифры и буквы, намертво засевшие в моем мозгу, Роберт Алексеевич взял свой сотовый и набрал номер.
— Игорь Владимирович, простите за поздний звонок. Это Роберт Перельман. Да… Так точно… Мне нужна помощь. Моего сына похитили… Час назад на двух черных джипах. Есть номера одной машины…
Пододвинув к себе листок бумаги, профессор продиктовал номер. Потом он назвал адрес заброшенного дома и коротко описал внешность Клима. После паузы Роберт Алексеевич поблагодарил человека по ту сторону трубки и отключился.
Закрыв лицо ладонями, профессор на какое-то время замер. Я видела, как дрожат его пальцы, как тяжело ему дается эта ситуация, и моя догадка лишь подтверждалась. Роберт Алексеевич не соврал своему невидимому собеседнику.
Клим действительно был его сыном.
— Как ты познакомилась с Климом?
Роберт Алексеевич закурил прямо на кухне и, отбросив зажигалку на стол, посмотрел мне в глаза.
От вежливо-нейтрального «вы» и благородной тактичности не осталось и следа.
После того, как я, сломленная и в слезах, заявилась к этому человеку, мы невольно стали ближе друг к друг. И нас объединяла одна беда — Клим.
— Мы познакомились в кафе неделю назад.
Строго говоря, так и было. Мы с Климом познакомились в кафе. И если можно было бы отмотать время назад, я снова бы пришла в ту кофейню со своей подругой и без сопротивления села бы к Климу в машину. Только я не стала бы терять время на свои страхи и попытки сбежать. Наше с Климом время и так было на исходе…
Роберт Алексеевич нервно затянулся.
— Любишь? — глухо спросил он, глядя на меня, и я молча кивнула.
Люблю.
Профессор прикрыл глаза. Дымящаяся сигарета подрагивала в его руке.
— Клим — мой сын от первого брака. Я бросил их сразу, как только Климу исполнилось два года. Мне было тридцать семь. Меня ждало большое будущее. Я защищал кандидатскую и какое-то время работал в штатах. Мне казалось, что они тормозят меня…
Пепельницей профессору служила стеклянная банка от кофе, он быстрым движением скидывал пепел и снова затягивался. Мне показалось, что мужчина не курил уже очень давно.
— Когда Климу исполнилось семнадцать, и он решил стать математиком, я забрал его к себе. Мальчишка подавал большие надежды.
Голос Роберта Алексеевича звучал глухо и натянуто.
— В тот момент я встретил свою вторую жену. И мы жили
