еще жив? Или в конверте лежала фотография умирающего молодого парня?
И кто стоял по ту сторону камеры, когда был сделан этот снимок?..
Мне стало страшно. Очень страшно.
— Всё нормально, дочка? На тебе лица нет…
Обеспокоенный голос профессора прорвался сквозь гул в ушах. Я медленно оторвала руки от головы и перевела заторможенный взгляд на пожилого мужчину. Какое-то время я смотрела в усталые выцветшие глаза.
Профессор не должен видеть эту фотографию. Он не должен знать… Что?! Что его сын убийца?!!
Нет-нет-нет…
— Извините, мне нехорошо, — пробормотала я, поднимаясь со стула.
Собственное тело казалось чужим и непослушным. Тошнота волнами подкатывала к горлу. Слегка пошатнувшись, я выпрямилась.
Профессор, не сводя с меня встревоженного взгляда, подорвался с места.
— Саша! Тебе надо прилечь!
Глубоко вдохнув и выдохнув, я слегка улыбнулась.
— Всё нормально, Роберт Алексеевич. Наверное, от коньяка замутило.
Прямо сейчас я хотела только одного — остаться одной и перебрать эти чертовы бумаги. Кто знает, что еще я найду там.
— Я в туалет, — ровно проговорила я, прихватывая висящую на спинке стула сумку.
Все мои движения были чёткими и размеренными. Ничто не выдавало моего состояния.
Если бы я была сейчас одна, то просто рухнула бы без чувств на пол. Но отец Клима смотрел на меня, и я должна была держаться. Хотя бы ради этого измученного пожилого человека.
— Всё в порядке, — успокаивающе улыбнулась я и направилась в коридор.
Каждый шаг был похож на замедленный кадр, каждый вдох был бесконечным. Может, я пьяна? Может коньяк сыграл со мной злую шутку, и я нахожусь в измененном состоянии?..
Как бы я хотела, чтобы та кроваво-красная фотография мне померещилась.
Запершись в туалете, я резким движением раскрыла сумку и вывернула ее наизнанку.
Скрепки, монеты, ключи звонко рассыпались по бежевому кафелю. Тяжело дыша, я опустилась на колени.
Листы бумаг резали нежную кожу пальцев, но я даже не обращала на это внимание. Боль в гулко бьющемся сердце была гораздо пронзительнее.
Торопливо переворачивая ворохи бумаг, я до рези в глазах всматривалась в печатный текст. Счета, выписки из банка, семизначные цифры, какие-то договоры…
Всё это было для меня далеким информационным шумом. Я не понимала ничего и даже не стремилась к этому.
Мне было важно другое.
Способен ли Клим на убийство человека?..
Это была та грань, за пределы которой я даже боялась заглянуть.
Но что самое жуткое, ради Клима я готова была ее слепо переступить.
* * *
Мое тело затекло, на коленях отпечатались швы от кафеля, но я продолжала упрямо переворачивать бумаги.
Надорванный конверт с фотографией я отложила в сторону. Он мучал меня и не давал расслабиться. Этот снимок так хорошо вписывался в мой стандартный мир недельной давности, когда я только увидела вооруженного Клима, что мне хотелось с криками разорвать его в клочки и смыть в унитаз.
Это всё было где-то далеко от нашей любви. Оно шло параллельно. Страх, чужие жизни, кровь, жестокость…
Мой Клим смотрел мне в глаза, и я видела далекое звездное небо. Только с Климом всё вокруг обретало смысл.
А эта фотография…
С отчаянным стоном отбросив ворох бумаг в сторону, я медленно взяла конверт в руки. Он обжигал пальцы и переворачивал всё внутри.
Все люди по своей сути мазохисты. Нас, как магнитом, тянет к тому, что заведомо причинит боль.
И я с каким-то необъяснимым трепетом снова достала эту фотографию.
Тело Антона по-прежнему оставалось безвольным и изуродованным. Его глаза всё так же были закрыты.
Кончиками пальцев я медленно прикоснулась к глянцевой поверхности фото. Я убеждала себя, что Антон жив, и у меня это почти получилось.
— Саша, ты в порядке?
Стук в дверь заставил меня нервно дернуться.
— Да, я сейчас выйду, — выпалила я, торопливо вытирая слезы и сгребая в кучу смятые листы.
Я должна доверять Климу несмотря ни на что. И вопреки всему. Даже если он сделал что-то ужасное, я буду на его стороне.
Мой мир уже перестал быть черно-белам. Отныне он окрасился в кроваво-красные цвета.
Андрей был одет в какую-то нелепую мятую футболку и заляпанные джинсы. Его светлые волосы топорщились в разные стороны, а дужка очков была перемотана синей изолентой.
Парень слегка заикался от волнения. Но мне странным образом полегчало, когда он появился в квартире профессора.
— Здравствуйте, Роберт Алексеевич.
Андрей пожал руку профессору и застыл в дверях коридора.
Наверняка, он был студентом Роберта Алексеевича и невольно сжался под взглядом голубых пронзительных глаз.
— Проходи, Андрей.
Пожилой мужчина отступил в комнату. И по удивлению, мелькнувшему в глазах запыхавшегося парня, я поняла, что в данный момент профессора был мало похож на самого себя. Сейчас перед нами стоял измученный усталый отец.
Мы прошли на кухню. Андрей нервно поправил очки и уперся руками о спинку стула. Его трясло похлеще меня, но он неплохо скрывал это.
— Саша, расскажи, как всё случилось, — попросил парень.
Я в деталях рассказала, как в дом ворвались здоровые мужики и увезли Клима. Я припомнила номера машин, внешность громил, их резкие слова…
Только свои чувства я оставила при себе. Это не поможет расследованию, но навсегда останется со мной. Быстрый взгляд черных глаз. Прощальный жадный поцелуй. И тихие слова «Я люблю тебя, принцесса-недотрога»…
Чтобы не разрыдаться, мне пришлось вцепиться побелевшими пальцами в край стола и задержать дыхание. Сколько человеческое тело может пробыть без воздуха?
Запрокинув голову, я с шумом втянула воздух через нос.
Пожалуйста, пусть Клим останется жив. Всё изменится, всё будет по-другому. Только дай нам шанс. Один единственный… Пожалуйста…
— Это люди Островского, — упавшим голосом проговорил Андрей, тяжело опустившись на стул.
Профессор резко вскинул на парня недоуменный взгляд.
— Островский Николай? Он-то тут при чем?
Андрей тяжело вздохнул, зарываясь руками в волосы. Какое-то время парень молчал. Он знал правду, которая могла причинить боль Роберту Алексеевичу. Но пути назад не было. Нам всем нужно пережить это.
— Островский встречался с Евой. Клим это знал.
Я переводила взгляд с Андрея на профессора и обратно. Кто, черт возьми, этот Островский?!
Пожилой мужчина смотрел на парня остекленевшим взглядом.
— Нет, этого не может быть… — прошептал он, еле шевеля синеющими губами.
Черт!
— Клим считал, что это Островский виноват в смерти Евы, и хотел отомстить ему, — с болью в глазах договорил Андрей.
— Что же они натворили, дети…
