- Чтобы меня удержать придётся внести немного конкретики в наши отношения, Давид Юрьевич.
- Анна Павловна, неужели за эти дни мы так и не конкретизировали их? Есть ещё какие-то сомнения? - уже серьёзнее спросил Давид.
- Женщины любят ушами. Даже если мы о чем-то догадываемся, то непременно хотим это услышать, чтобы точно знать. Понимаешь?
- Понимаю, принцесса. Кушай и поедем домой, я по тебе безумно соскучился.
Внизу живота томительно скрутило, пришлось глотнуть прохладного коктейля, чтобы остудить вдруг полыхнувший огонь.
- Если опасность миновала, то я могу сообщить семье о возможности вернуться в город?
- Я оплачу перелёт, - кивнул Давид.
- Спасибо, - прошептала одними губами, не веря, что в жизни, кажется, все начинает налаживаться.
После ужина мы вернулись домой и эта неторопливая ночь, наполненная трепетной лаской и безграничной нежностью, постепенно сводила с ума. Я плавилась в мужских руках, задыхалась от нахлынувших чувств и держала себя. Держала из последних сил, чтобы не сказать ему о своей любви. Мне было по-прежнему страшно. Если я признаюсь, то между нами не останется секретов, а у меня брони, в которую можно будет спрятаться в случае опасности. Останусь обнажена и беззащитна. Отдана на его суд и на его милость.
И как бы сердце ни рвалось к нему, как бы ни пела душа, я сумела удержать эти порывы. Прикусить язык и молчать. За меня говорили слёзы, молчаливо катившиеся из глаз. Давид бережно собирал их губами и шептал, шептал, шептал... Порывисто, страстно, самозабвенно. Но ни одно словно не стелилось бальзамом на душу, ведь в его речах не звучало простое и емкое «люблю».
Утро получилось скомканным. Совместный завтрак прерывался разрывающимся телефоном Давида и его раздражением на сей факт. Он цедил кружку кофе сорок минут и так не допил ее до конца. В итоге поцеловал меня в губы и пообещал вечером устроить небольшой сюрприз. Предложил остаться дома и ещё немного понежиться без него в кровати. Конечно же я не собиралась этим заниматься. У меня тоже важные дела, как минимум, встретиться с Демидом Алексеевичем и вытрясти из него всю правду. А в остальное время заняться подготовкой мероприятия для Эммануэль. Открытие в конце недели меня ужасно волновало. Все должно быть идеальным, а для этого надо качественно поработать.
Рокоссовский забрался в самый высотный бизнес-центр города. Его фирма расположились на последних этажах и позволяла из окон разглядеть потрясающую панораму. Чем я собственно и занималась, пока ожидала приема. Педантичность владельца офиса сквозила в деталях. От безупречно уложенной причёски секретаря, до идеально ровно сложённых бумаг и принадлежностей на столе. Даже декоративные подушки на диване для ожидания стояли в одинаковом положении без единого залома. Как будто на этой софе никто и никогда не сидел. Страшно представить, какие методы Демид Алексеевич использует, чтобы добиться такой вышколенности своих сотрудников.
Двери в кабинет Рокоссовского открылись, и из них вышла целая делегация деловых джентельменов. В дорогих костюмах, с золотыми часами и уложенными причёсками. Кандидаты на обложку журнала GQ. Самый вертлявый-крутлявый подмигнул мне и раскрепощённо улыбнулся. Процессию заключил Демид, схлопывающий полы пиджака и застёгивающий его на одну пуговицу. Мужчина бросил взгляд на часы, стоимостью с новенький автомобиль, и обратился к своему секретарю:
- Светлана Викторовна, будьте любезны, кофе мне, а очаровательной леди... чего бы вы выпили, Аннушка? - перевёл он своё внимание на меня. Я даже успела растеряться.
- Кофе. Капучино. С сахаром. Пожалуйста...
- Чёрный кофе и капучино с сахаром, Светлана Викторовна. Анна? Пройдемте.
Адвокат пропустил меня вперёд, зашёл следом и плотно прикрыл дверь. Кабинет в сдержанном минимализме. К стеклянному рабочему столу перпендикулярно приставлен длинный стол для совещаний. На нем в хаосе разбросаны презентационные папки, поэтому Демид быстро собирает их и отправляет в урну. Разговор с беспорядком у него короткий.
- Присаживайтесь, Аня. С чем пожаловали? Что-то непонятно по вашему делу?
- С делом все как раз кристально чисто. Даже слишком, поэтому я и пришла узнать...
- Речь ведь пойдёт о Давиде, не так ли? - мужчина уселся в кожаное кресло с высокой спинкой и уложил свой паркер параллельно ежедневнику. Поднял на меня пронзительный взгляд и осторожно поинтересовался: - Как ваши... отношения? Наладились?
Своды щёк моментально порозовели от нахлынувшего смущения. Мужчина понимающе кивнул и улыбнулся.
- Скажите, Демид Алексеевич, вы ведь с Давидом давно знакомы?
- Достаточно.
- Вам не кажется странным, что он не вмешивается в ход судебного разбирательства и не пытается оставить себе то, что обманом забрал?
В кабинет осторожно скользнула Светлана Викторовна с дребезжащим подносом и поставила перед нами маленькие фарфоровые кружки. Все действия она совершала в гробовой тишине, трясущимися руками. Я бы от такого строгого взгляда тоже тушевалась... Справившись с испытанием, женщина стремительно покинула кабинет.
- Кажется, - согласно кивнул и отпил кофе.
- Что вы можете сказать мне по этому поводу?
- А вы сами у Давида не спрашивали?
- Спрашивала. Он отшутился и быстро сменил тему. Вот я и подумала, может быть вам известно больше? - с надеждой взглянула в прищуренные мужские глаза.
Демид как-то странно вздохнул и подпер подбородок пальцами, откинувшись на спинку кресла. Долго и внимательно глядел на меня, напряжённо о чем-то размышлял, что-то взвешивал, а потом едва заметно кивнул собственному решению.
- Вы ведь знали, что у Павла Аркадьевича были долги? Большие?
- Да-да, конечно. Мы узнали о них, когда Давид привёз погашённые долговые бумаги. Сказал, мол, он оплатил за нас, значит теперь моя семья должна уехать из города.
Рокоссовский усмехнулся и устало растер ладонями лицо.
- Тагаев, конечно, та ещё сволочь. Но порядочная. Если вы знаете про долг, значит я могу сказать, что его было не просто выплатить. Между вашим отцом и кредитором случился какой-то разлад. Последний желал отобрать все до последней копейки и не принимал исполнение от Давида.
- Тогда ему пришлось переоформить на себя все имущество, чтобы вместе с ним перешли и долги?
Демид кивнул и развёл руками.
- Я не понимаю зачем он довёл дело до суда, но препятствовать возвращению наследства не собирается.
- И это меня он называет упрямицей, а сам-то..., - отстранённо кивала головой, как заведённая. Потом подняла взгляд на адвоката и благодарно улыбнулась. - Я вам признательна. Теперь многое прояснилось. Мне, пожалуй, пора. Нужно все обдумать и...
- Не будьте к нему слишком строги, Анна. Не бывает идеальных людей.
- Мне ли не знать, - вздохнула и поднялась со своего места. - Ещё раз спасибо, Демид Алексеевич, и всего доброго!
- Прощайте, Аня, - задумчиво выдохнул адвокат.
Итак, спал ещё один камень с души. И если посмотреть на всю эту ситуацию со стороны, то Давид благородный человек, а я взбалмошная истеричка. Так оно и выглядит, но что мешало ему просто сказать правду? Разве я бы не поняла его? Поняла бы! Обязательно поняла и была бы безмерно благодарна. А так он бессмысленно потратил наши нервы. Что бы стало с нами не сбеги я с самолёта? Сидела бы в глубинке и ненавидела его. Хотя, сейчас мне кажется, что не ненависть то была, а обида. За безразличие и бессердечие.
На душе царила какая-то меланхолия. Я на автомате объясняла очередную тему урока по итальянскому языку, витая где-то далеко. С тем же отстранённым сознанием раз за разом пересматривала варианты закусок для воскресного мероприятия, читала их состав, но никак не могла запомнить что к чему. Не могла сосредоточиться.
Давид с самого начала все делал ради меня и моей семьи, но зачем-то всеми правдами и неправдами отталкивал от себя. Закрывался. Возводил стену. Отступал. Что это? Желание сохранить свободу и холостяцкую жизнь или же детская травма? Если первый вариант не поддаётся лечению, то второй... второй исцеляется любовью и верностью. Их у меня хватит вдоволь, чтобы он ни разу не усомнился в своей значимости и важности. Но как выяснить, что есть на самом деле? Давид ведь не признается мне никогда...
