Барон обиженно прижимает свои бархатные уши, ворчит и отворачивается, чуть вскинув морду.
Вот так. Он к Матвею со всей своей собачьей душой, а ему в ответ “фу”.
— Ты его обидел.
Матвей ополаскивает лапы Барону, и Матвей оглядывается:
— Полотенце?
Я с тоской смотрю на новое белое полотенце, что висит на крючке. Блин, и старого тряпья никакого нет.
— Вот почему у нас не было собаки, — решительно срываю полотенце и кидаю Матвею. — Это сплошные жертвы, а потом он, — указываю на Барона, который навострил уши, — жрет дерьмо на улице.
— Не жрет.
— Но жрал?
— Проявлял интерес, но я сумел донести, что это плохо.
Матвей стелет полотенце на пол, и Барон грациозно выпрыгивает из ванны. До меня долетают брызги.
— Почему тебе не встретилась какая-нибудь чихуа-хуа? — смахиваю капли воды с щеки.
— Ты ей нравишься, — Матвей садится перед бароном и вытирает его лапы, а после проходит полотенцем по влажной попе и бокам, — она всегда бурчит на тех, кто ей нравится.
Придется в новом доме поставить отдельную ванну для Барона. А еще закупить отдельные средства для мытья, полотенца… Тяжело вздыхаю.
— Иди извинись за то, что ты пытался съесть тряпку.
Барон подходит ко мне, поднимает морду, прижимает уши и строит мне жалостливые глазки.
— Прекрати.
Но он не прекращает.
— Ладно! Прощаю! — открываю дверь. — Иди уже.
Барон машет хвостом и лениво покидает ванную комнату.
— Чтобы ты не пугалась, — Матвей встает. — Я научил его команде “извинись”. Остальное он вряд ли понял.
— А вдруг он оборотень? — передергиваю я плечами.
— Он просто хитрый и умный говнюк, — Матвей пожимает плечами и делает шаг ко мне, — шкаф, Ада.
Выхожу.
Лавируем среди коробок, и из кухни выглядывает Лиля:
— Как насчет лапшички? Вам заваривать?
— Заваривай, — мрачно отзывается Матвей. — И Барона не подкармливай.
— Поняла.
Заходим в мою комнату, и Матвей оглядывает ее цепким и внимательным взором. Задерживается на кровати на пару секунд и делает шаг к шкафу.
— Хорошая кровать, да? — говорю я, и он оборачивается.
Взгляд темный. Зрачки расширенные.
Кажется, он уже успел нафантазировать себе, как швыряет меня на кровать, на край которой я сажусь.
Немного подпрыгиваю. Матрас пружинит.
— И вообще не скрипит.
— Ада…
— Что? — хлопаю ресницами. — Сам сядь и проверь. Крепкая, добротная кровать. Хозяйка, кстати, тоже об этом сказала, когда приехала на осмотр. Одно из соновных достоинств этой квартиры.
— Ты меня провоцируешь, Ада.
— Я тебе просто хвастаюсь, — пожимаю плечами. — Делюсь радостью, что как мне повезло найти хорошую квартиру. Ты бы хоть слово сказал, что квартира у нас Лилей замечательная.
— Куда двигать шкаф?
— Серьезно, Матвей?
Он медленно выдыхает и шепчет:
— Мне не нравится эта квартира.
— Это еще почему?
— Потому что двор тут маленький, подъезд унылый, непонятно, где парковаться, въехать и выехать тяжело, — делает паузу и добавляет, — и да, обои просто уродские.
— Ну, спасибо!
— А еще кухня маленькая.
Недобро щурюсь:
— Тебе лишь бы все покритиковать.
— И, наверное, стены здесь очень тонкие, — продолжает Матвей. — И я не хочу двигать это уродство, — он вскидывает руку на шкаф, — потому что это бессмысленно.
— Двигай его, — цежу я сквозь зубы. — Ты сам на это согласился. Я тебя даже не уговаривала.
— И я даже думаю, что тебе даже не стоит особо вещи разбирать, — Матвей встает передо мной и смотрит на меня сверху вниз.
И деловито скрещивает руки на груди. Я жду продолжения его злой тирады, но он молчит.
— Ты на скандал напрашиваешься?
— И моя квартира мне тоже не нравится, — Матвей хмурится. — Парковку там постоянно подтапливает.
Неожиданно к горлу подкатывает ком тошноты, да такой сильный, что он вот-вот вырвется из меня фонтаном.
Я торопливо встаю, но Матвей давит мне на плечи и возвращает на кровать:
— Я не закончил, Ада.
Ох ты ж. Включил мужика и так не вовремя.
— Мы должны искать дом, Ада.
Я опять вскакиваю на ноги, с мычанием отталкиваю его и выбегаю из комнаты.
— Я тебя не понимаю, Ада! — повышает голос и следует за мной размашистым шагом. — К чему тогда все это? Ты меня дразнишь, провоцируешь, намеки кидаешь! А теперь убегаешь? Ты уж определись!
А я даже ответит ему не могу, потому что если открою рот, то обратно я его нескоро закрою. И из меня вылетят совсем не слова.
— Ада!
— Пап? — обеспокоенно отзывается из кухни Лиля.
— Твоя мама, похоже, никак не может определиться! Нужен я или нет! Ада, поговори со мной!
Залетаю в туалет, захлопываю дверь перед бледным и разъяренным лицом Матвея и кидаюсь к унитазу.
— Очень по-взрослому, Ада! В твоем стиле!
Падаю на колени перед унитазом, ныряю в него лицом и меня выворачивает наизнанку под рык Матвея:
— Открой дверь или я ее выломаю! Со скандалом или без мы с тобой сегодня поговорим!
Глава 54. Мне было страшно
— Ада!
— Какой же ты дурак, — сдавленно отвечаю, сплевывая слюну.
К горлу опять подкатывает болезненный спазм, но я пускаю только слюни.
— Теперь я уже и дурак?
— Да! — рявкаю я. — И ведь вы все такие!
— Прекрасно, Ада! Открывай дверь и скажи это мне в лицо!
Перевозбудила я мужа. Мозги у него горят и отказываются выстраивать логическую цепочку.
— Пап… слушай…
— Лиля, не лезь! Мы должны с твоей мамой поговорить! И мы тебя любим, — переводит дыхание, — но сейчас у нас должен состояться разговор. Возможно, громкий.
— Я не думаю, что сейчас мама физически сможет поддержать разговор.
Зажмуриваюсь и медленно выдыхаю.
— Лиля, иди спать.
— Да я еще не поела!
— Не спорь с отцом.
— Какой-то дурдом! Мам! — Лиля повышает голос. — Да поговори ты уже с ним!
— Даже наша дочь уже согласна, что тебе пора бы определиться!
— ну я не совсем об этом…
А затем под дверью возмущенно ворчит Барон. Я аж хрюкаю от смеха в унитаз.
— Она надо мной насмехается. Ада!
— Да не ори ты! Соседей разбудишь!
А потом меня опять выворачивает наизнанку желчью, слизью и какими-то склизкими кусочками.
— Ада?
Я устало шмыгаю и тяжело дышу.
— Ада, тебе плохо?
— А ты как думаешь? — опять сплевываю и недовольно причмокиваю. — Нет, Матвей, я тут сижу и жизнью наслаждаюсь! Блин! И издаю я звуки радости и удовольствия!
— Чем тебе помочь?
— Подождать месяцев семь, — заправляю локон за ухо. — Но там другое удовольствие нас ждет.
Недоуменное молчание за дверью, и Лиля громко и многозначительно вздыхает, пытаясь донести до отца, что тот нещадно тупит.
— Семь месяцев?
— Па, ты серьезно?! — вскрикивает Лиля.
И Барон тоже возмущенно гавкает. Один раз, и замолкает.
— Мама беременна! — охает Лиля. — Ну, блин! Пап! Ну ты чего?! — делает паузу на пару секунд и шипит, — если ты сейчас еще вздумаешь спросить “от кого?”, то я тебе лапшу на голову надену, пап!
— От меня?
Отплевываюсь, встаю, полощу рот и через секунду открываю дверь.
Матвей стоит передо мной бледный, как лист бумаги, а глаза такие, будто он услышал, что нашу планету скоро захватят инопланетяне.
— Пап, — Лиля рядом с ним с чашкой кудрявой лапши приподнимает бровь. Переводит на меня взгляд. — Он не с нами.
— С вами, — едва слышно отзывается он.
— Тогда, может, что-нибудь скажешь? — шепчу я.
— Это правда? — Матвей сейчас, кажется, упадет в обморок.
— Ну что ты, — скрещиваю руки на груди, — это я так развлекаюсь. Провоцирую и дразню тебя.
— Ада, я сейчас не в состоянии понимать твои шутки или сарказм, — шепчет он и медленно выдыхает через нос.
Делаю к нему шаг через порог уборной, заглядываю в глаза и тихо говорю:
— Да, Матвей, я беременна. Два месяца. И да, от тебя. И, вероятно, будет мальчик.
