– Да, – согласился Алик. – А я – дурак.
– Значит, вы решили расстаться? – Она подчеркнула «вы», и Алик вздрогнул.
– Да.
– Кто решил – ты или она?
– Она, – честно ответил Алик и, подумав, добавил: – И я.
– Она осталась с мужем?
– Да, конечно.
– Виноват ты?
– Почему я?
– Не знаю почему. Просто спрашиваю. Ты виноват в том, что вы расстались?
– Не знаю. Нет.
– Значит, она?
– Может быть.
– Ты попросил у нее прощения?
– За что? – удивился Алик. – Она сама предложила мне уйти.
– И ты ушел? – Голос Даши звучал насмешливо.
– А что же мне, бегать за ней и унижаться?
– Ах, посмотрите на нас – какие мы гордые! – жестко сказала Даша. – Ты даже не поинтересовался причиной!
Алик молчал. Он не хотел с ней спорить.
– Ты сказал ей, что уезжаешь?
– Она сама просила уехать… Она боялась, что пойдут сплетни…
Алик снова помолчал и вдруг начал рассказывать. Все-все. По порядку. Он рассказал про Лешку, про Солнышко, про Зою и даже про Влада.
– Я – дурак, потому что мнил себя умнее этого мерзавца, – зло сказал Алик.
– По-моему, ты просто трус, – с усмешкой сообщила Даша. – Почему ты не набил ему морду? Потом. После разговора с Татьяной?
– Сначала я так и хотел…
– Сначала? А потом передумал?
– Не до того было.
– Да, конечно, увлекся своим горем! Пожалел себя! Сбежал! – Даша говорила так горячо, что Алик даже опешил и не сообразил обидеться. – Ты эгоист! Трус и эгоист! Ты подумал о том, как ей там жить? Подумал?
Алик пытался защищаться, но чувствовал, что она права, что она говорит то, в чем он не хотел все эти дни признаваться себе.
– Позвони ей, – посоветовала Даша, когда у нее прошел прокурорский запал.
– Нет, – резко ответил Алик. – Я, конечно, трус, эгоист, что угодно, но я тоже решил. Я больше не буду ей звонить. Я даже не поеду больше домой.
– Обиженный балбес, – устало заключила Даша и улыбнулась: – Ладно, успокойся. Слава Богу, что в понедельник у тебя уже начнутся занятия.
Алик кивнул.
– Сейчас ложись спать. Завтра после лекций я за тобой зайду. Пойдем погуляем. Не вздумай куда-нибудь смыться. Ты меня понял?
– Понял, – покорно ответил Алик.
– И до завтра чтобы привел комнату в порядок. Это уже не комната, а какая-то берлога.
– Уберу, – так же покорно согласился Алик.
– Как дела с диссертацией?
– Какая там диссертация! – отмахнулся Алик. – Ни одной строчки не написал.
– Понятно. Михаил Иосифович будет в восторге. Может, завтра вместе пойдем в библиотеку, позанимаешься?
Алик поморщился:
– Не пойду. Все равно бесполезно. Я отупел.
– Вижу, – улыбнулась Даша. – Ладно, завтра просто погуляем, а на послезавтра запланируем библиотеку. Хватит уже раскисать, возьми себя в руки.
Даша еще с полчаса побыла с Аликом, помогла немножко прибраться. Потом он проводил ее, купил сигареты, вернулся, но не плюхнулся спать, а сел к столу, включил лампу и стал думать.
Он думал обо всем. Думал по-другому. Устало, болезненно, но как-то спокойно и чуть отрешенно. Нытье утихло, и одиночество не пугало.
Общага спала. Алик заметил это и подумал, что такое абсолютное затишье наступает часа в четыре утра.
Он глянул на часы, но будильник стоял. Все эти дни он забывал завести его.
За окном начинало светать.
Алик потушил свет, но долго еще не мог уснуть. Он забылся уже под шаркающие шаги уборщицы, первые звонки будильников и чье-то радио, весело распевающее в утренней тишине.
К концу недели Алик о приглашении на день рождения напрочь забыл. Вспомнил о нем в воскресенье к обеду и стал соображать: пойти или не пойти?
Лучше, конечно, не пойти. Подумаешь, день рождения сестры друга. И пригласили-то его скорее всего из вежливости, с тайной надеждой, что не придет. И подарка нет, а с пустыми руками идти неудобно. И Даша должна зайти к вечеру – они собирались погулять.
«Против» было больше, чем «за», но одно «за» перевешивало все «против» – Кит обидится. Алик с другом ссориться не хотел, да еще из-за такого пустяка, жеста вежливости.
Конечно, имениннице Алик ни к чему, и вряд ли она его будет ждать, а Кит будет. Алик его прекрасно понимал. Он тоже всегда приглашал Лешку на Галкин день рождения. А какой был интерес сидеть с ее одноклассницами?
Алик вздохнул. Кит обидится, а Даша? Ладно, Даше можно оставить записку в дверях, все подробно объяснить, и она поймет. Алик был в этом абсолютно уверен.
Он приоделся, купил цветы, коробку конфет, бутылку шампанского и все-таки отправился в гости.
Его, конечно, встретили у Горяевых с распростертыми объятиями, Иринка сияла Татьяниной улыбкой, но зато Кит подложил свинью – его не было.
– Ушел кого-то подменять на лотке, – пожаловалась Иринка. – У сестры день рождения, а он… Ладно, переживем! Хорошо, что ты пришел: у нас явный недостаток кавалеров.
Обстановка была чинная и туповато-скучная. Две Иринкины подружки, похоже, жутко стеснялись Алика и глупо подхихикивали и перешептывались. Алик чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что должен делать и говорить. Быть тамадой и душой компании – не его специальность. Для этой роли нужен Кит, а вовсе не Алик. Острить по поводу и без у Алика не получалось, и, понимая всю свою неспособность и несостоятельность, он молчал даже в те моменты, когда на ум приходили более или менее подходящие фразы.
Алик злился. На хихикающих девчонок. На Иринку, зачем-то пригласившую их на это мероприятие. На Никиту, так предательски бросившего его на произвол судьбы. И конечно, на себя – за то, что додумался сюда прийти.
Неудобно, видишь ли, стало! Дурак! Идиот! Как теперь смотаться побыстрее?
Алик вежливо протанцевал с Иринкой пару танцев и, не дожидаясь торта, решил, что пора откланяться.
Отговорился тем, что обязательно должен встретиться с приятелем и встречу отложить никак нельзя, и помчался домой.
Именно помчался. Алик надеялся, что опередит Дашу, успеет до ее прихода.
Но день складывался на редкость неудачно. Даша уже приходила, и записка из двери исчезла.
Алик расстроился. Получилось как-то по-свински: Даша старается изо всех сил, вытаскивает его из депрессии, а ему, выходит, чужой день рождения дороже, чем встреча с ней.
Голова тихонько потрескивала. То ли от неудач, то ли от выпитого шампанского. Завтра в университет. Завтра нужно что-то говорить профессору, и лучше заранее обдумать свою речь, потому что оправдания его летнему безделью, по мнению Михаила Иосифовича, просто не могло быть.
