Вунгтау и прежде был курортом, им остался до сих пор. Только намного лучше. Но для Русаковых и тогда море, песок, пальмы и солнце зимой были раем.
Мать выучила там вьетнамский язык, а когда они вернулись в Москву, устроилась в издательский отдел института Востоковедения, младшим редактором. Это было нетрудно — в русском поселении родители обзавелись знакомыми, полезными на родине.
Ирине казалось, она помнила все из той жизни, хотя понимала, что это благодаря фотографиям, отснятым родителями. Рисовые поля, залитые водой, мужчины и женщины в широкополых шляпах, буйволы… Пещеры, в которые заплывали на лодке. Улицы, забитые велосипедами. Мать говорила, что боялась переходить через дорогу… Но чаще всего Ирина видела длинный-длинный песчаный берег. Но и это тоже — обман. Однажды они все вместе ездили отдыхать в Болгарию, и мать спросила отца:
— Тебе тоже кажется, что здесь немного похоже на тот берег?
Он молча кивнул.
Но в чем бы ни состояла причина ее видений, с самого детства картина мира ей представлялась иной, чем ее сверстникам.
Когда вернулись в Москву, к ним переехала бабушка. Они опять, жили втроем, только третьим стала Маргарита Федоровна. Отец работал на метеостанции под Тулой, а дочь спрашивала его, когда он снова приедет… в гости.
Бабушка спешила объяснить, что отец не гость, просто для него нет хорошей работы в Москве. А они не могут жить с ним на метеостанции, потому что там нет школы.
Ее, девочку, такой ответ устраивал. Но позднее, подростком, она внимательно следила за родителями. А как же секс? В то время уже все знали, что это такое…
В их классе отцы были у немногих, поэтому Ирина не слишком задумывалась, почему ее отец почти все время живет на станции. Он же у нее есть, вот что главное.
Она ездила к нему на каникулы. Отец научил ее водить машину, которую они купили сразу после возвращения из Вьетнама. Это была голубая «Волга» с блестящим оленем на капоте. Ирина легко научилась рулить на пустынной дороге. Водила ловко, по-обезьяньи, и бесшабашно-лихо. Отец смеялся:
— Тебе только в каскадеры.
— Я хочу! — кричала Ирина и закладывала вираж, не сбрасывая скорости.
— Тихо, тихо! — Отец перехватывал руль. — Учиться на каскадера принимают не раньше тридцати лет. В Европе, имею в виду.
— Таких старых, — фыркала она, не убирая руки от руля. — Кому они нужны!
— Старых? Да нет, уже мудрых. В тридцать человек понимает, что может умереть. И он осторожен.
Машина состарилась, но это обстоятельство, казалось, даже нравилось отцу. Приехав в Москву, он уходил в гараж заниматься ею с утра до вечера.
Уже после Ирина догадалась, что отец избегал общества матери и бабушки.
После смерти бабушки каждый из Русаковых пошел своей дорогой. Ирина поняла, что все прежде держалось на бабушке. Она, как инженер, проектировщик мостов, «свинтила» брак своей дочери, а значит, всю семью. Она следила за крепостью болтов, шайб, гаек. В сущности, родители, поняла она, всегда были чужими друг другу. А Ирине оба — родными. Что делать, если так вышло. Но в ее собственной жизни, сказала она себе, никогда не случится ничего похожего…
Отец открыл глаза.
— Ты на самом деле встретишь Герда? — спросил он.
— Конечно, папа.
— Хорошо, тогда я согласен лечь в больницу.
Виктор Русаков женился в первый раз, когда ему было двадцать лет. Его жене — столько же. А в двадцать три она умерла. Поверить в то, что ее смерть навсегда, он не мог. Или мог, но не хотел соглашаться. Он ходил на ее могилу на Троекуровское кладбище так часто, что могильщики стали приглашать его выпить. Значит, казался так плох, что даже люди с профессионально притупившимися чувствами жалели его.
Виктор часами сидел и смотрел на портрет. Она улыбалась ему с серого мрамора. А ведь жизнь можно закончить, когда захочешь, приходило ему в голову не однажды.
Такая мысль приносила облегчение, но совсем не означала, что завтра он покинет здешний мир. Подобное решение — или даже разрешение, данное самому себе, — успокаивает: ты можешь уйти в иной мир в любой момент.
Виктор Русаков, как человек дотошный, решил изучить проблему смерти. Он удивился, узнав, что размышления о добровольном уходе — вовсе не редкость. Более того, есть народы — такие, например, живут в Коми, Марий-Эл, Удмуртии, — для которых переход от жизни к смерти — подвиг.
Он сидел в библиотеке, изучая способы ухода в мир иной. Ему больше не было страшно — страх обычно возникает от незнания.
Виктор разглядывал в старинных трактатах рисунки, на которых изображен Танатос, Бог, олицетворяющий смерть. Крылатый юноша был очень хорош собой, красавец, с погашенным факелом в руке. Его брат-близнец Гипнос, бог сна, — не хуже. Эта парочка не пугала Виктора, напротив, успокаивала. И было чем — Танатос приходит только за теми, в ком уже нет жизни.
Но в нем-то она была, поскольку живо любопытство — он узнал о сотне способов добровольного ухода из нее.
Наконец Виктор сказал себе, что не станет прыгать с балкона, открывать газ на кухне, глотать горстями таблетки, бросаться под поезд в метро, кидаться ни с Каменного моста, ни с Крымского. В общем, чем больше узнавал о конечности жизни, тем яснее понимал: он в ней задержится.
Виктор Русаков, наконец, очнулся, огляделся и обнаружил себя в большой квартире на Ленинском проспекте. Он сам не заметил, как после смерти жены методично заполнял пустоту. Удочки, палатки, спальники, резиновая лодка и много чего еще лежало на полу, на диване, на балконе, а посреди гостиной — разобранная байдарка «колибри».
Выходит, сам о том не думая, готовился к отъезду? Но ведь он всю жизнь жаждал этого, потому и поступил на географический факультет университета.
Нередко случается, что стоит человеку выстрадать какое-то решение, как возникает, ниоткуда, верный способ его осуществить. Под Тулой на метеостанции понадобился специалист. Виктор поехал.
Направление ветра, скорость облаков, влажность, количество осадков и много чего еще занимали все его время. А то, что оставалось, он тратил на рыбалку и охоту.
Как всякий человек, он, целиком погруженный в свое дело, узнал о нем гораздо больше, чем те, кто только наполовину. На таких есть спрос понимающих людей. Виктору предложили поехать в командировку во Вьетнам, вместе с нефтяниками. Возникло только одно препятствие — он не женат. В то время холостяков не посылали.
Его тетка, единственная близкая родственница, которая была ему почти как мать, сказала-приказала:
— Ты не упустишь шанс. Женись.
Он знал ее тон по прошлому. Когда мать, тоже метеоролог, уезжала к командировку, тетка переселялась к нему на Ленинский.
