— Ириш, поговорим? Нечего же уже терять ведь. Все зашло слишком далеко. И без того нелепые отношения превратились в фарс. Я, конечно, не против носиться за тобой хоть до конца жизни, но… только не по хатам других мужчин.
Ира не отвечала мне, что, собственно, было неудивительно, я бы даже сказал, в порядке вещей для нее.
— Милая, я очень ценю, что ты не любишь скандалить, что ты стараешься сглаживать конфликты, не вступая со мной в перепалки. Конечно, ты знаешь, что я терпеть не могу истеричек. Но из крайности в крайность тоже не выход. Нужна пресловутая золотая середина. Невозможно выйти из конфликта и найти компромисс, не вступая в споры, дискуссии, переговоры. Даже если остынешь, они никуда не деваются. Собираются в копилочку. Так нельзя, слышишь?
По ту сторону баррикады было слышно мерное дыхание. Уснула. Всю дорогу репетировал, пока прорывался сквозь ледяной ветер и тонны снега, а рассказать некому.
Хотел убрать подушку, но вовремя сообразил, что я могу ее заразить. Пуховый барьер, конечно, тоже не гарантия защиты от вирусов, но захватить ее в объятья всё-таки еще ненадежнее. Куда девать приготовленную речь, я не знал, но захотелось просто поговорить со спящей красавицей и, наверное, сказать то, что я никогда ей не говорил и уже не скажу.
— Знаешь, Иришка. Я за это время, пока мы с тобой в фиктивном разводе, постоянно вспоминал тот день, когда я впервые тебя увидел. Как наваждение преследует меня эта картинка.
В ответ, конечно, лишь тишина и сопение. Но мне нужно выговориться, наверное.
— Помнишь этот день? У меня была вечеринка, и я просил Настю не мешать, но она, конечно, как обычно, не послушала и прискакала домой. И тебя привела. Тот момент, когда я повернулся и увидел тебя, отпечатался в памяти настолько ярко, что я помню каждую деталь, как будто вижу сейчас. Зеленые глаза, самые красивые на свете, были широко распахнуты, ты смотрела на меня как на звезду Голливуда. Солнце играло в твоих волосах, которые немного развевались на ветру. Такая хрупкая, как статуэтка балерины из Настиной шкатулки. Я даже дышать перестал, и единственное, о чем я тогда думал, что во что бы то ни стало хочу чтобы, ты была моей. Помнишь, я дурачился весь вечер? Мне хотелось, чтобы ты смотрела только на меня. Ловил себя на мысли, что веду себя как мальчишка. А потом я предложил отвезти тебя домой. Ты скромничала и отказывалась, а у меня сердце в пятки уходило от мысли, что уедешь не со мной. Ты меня поразила или даже сразила наповал. Стеснительно заливалась румянцем, глядя на меня. Такая красивая и такая же тихая скромница, редкое сочетание. Я знал с первой этой поездки, что ты запала на меня, а вот ты и не догадывалась, что я поплыл от твоей первой улыбки. Как мне сносило крышу от твоих поцелуев. И я даже не сомневался, что нашел свою единственную, с которой хочу быть до конца жизни. В которой готов раствориться полностью. Но так и не сумел. Не смог достучаться, не мог разгадать тебя. Ты же только слушаешь, но не слышишь. Понимаешь разницу? Обижаешься на всякие мелочи из-за этого. Я же прошу тебя не хмуриться не потому, что перестану любить, появись у тебя морщины, а потому, что это тебя они расстраивают. По мне — хоть как эта баба Люба ходи, вся в сеточках из морщин, я всё равно буду любить тебя.
Иришка завозилась на своей половинке, привычно стягивая с меня одеяло. Спит как сурок, а меня вот только полчаса назад рубило, а теперь ни в одном глазу сна нет.
— Когда я вернулся и узнал, что мы якобы в разводе, эта новость меня просто убила на месте. Я поверить не мог и не мог никак найти причину. А ты молчала. Всегда молчишь. Мне иногда хочется прийти домой и просто поговорить с тобой, даже неважно о чем. Но только тебе это не нужно. А я так больше не могу. И не хочу. Потому что если раньше все эти недосказанности и замятые конфликты вроде как не особо вредили, помимо того, конечно, что я наказанный вечно хожу. А ты знаешь, каково это — засыпать с любимой и желанной женщиной в постели, не имея возможности даже обнять ее? Потому что она тут же убежит опять либо в душ, либо на диван. Лучше бы кричала на меня и скандалила. Била бы посуду и кидала в меня вещами. Так я бы хоть мог услышать тебя. Мириться сразу, наверное, здорово тоже. Мы не пробовали. У нас так не получается. Ничего не получается. И… я понимаю, как тебе было больно смотреть эти видеозаписи и фото. Моя вина там, конечно, тоже есть, я не отрицаю. Но я никогда в жизни бы не поцеловал другую, не накачай они меня какой-то дрянью. А ты смогла… целовала этого недофермера у меня на глазах. Хвасталась цветами, сунуть бы ему этот букет в одно место. И этот ваш поцелуй у подъезда в моей памяти теперь выжжен не меньше, чем тот день, когда я встретил тебя. И я решил, что правильнее будет отпустить тебя. Не потому, что простить не смогу. Уже простил. Потому, что раз смогла, захотела другого мужчину рядом, значит, нет смысла…
Ира шмыгала носом, натягивая одеяло по самую макушку, и я, навострив уши, пытался понять, спит или нет. Слышала она меня или я ее заразил и она теперь тоже мерзнет, кутаясь в одеяло. Наверное, тоже знобит, как меня, и нос заложило. Надо идти эту Свету искать, пусть укол делает. Хорошо, что Ира меня не слышала, а то я совсем не на том остановился.
Глава № 39
Все-таки бабы дуры. Может, не все, но я точно. Мало того, что я почувствовала себя недалекой, не способной оценить перспективу и результаты своих, как я думала, правильных поступков, так еще и от его слов, что отпускает меня на все четыре стороны, мне чуть сердце не разорвало. А ведь за что боролась, на то и напоролась.
Лешка возился на своей половине, судя по всему, вставая и одеваясь. Но мне выходить из укрытия не хотелось. По очередной глупой причине. Я знаю, как я сейчас выгляжу. Красный распухший нос, заплаканные глаза китайца с похмелья и размазанная тушь под ними. Ну не могу я, чтобы он меня такой увидел! Я поэтому и реву всегда в ванной и потом сижу там еще час, пока не придет в норму лицо. Дверь тихо открылась, чуть слышно скрипя петлями, а до меня дошло, что помимо претензий ко мне, из-за которых я чувствовала себя самой ужасной женой на планете, он сказал, что любит. Такую дурную любит. А я пытаюсь убежать не только от него, но и от себя.
Но и он тоже хорош, то иди сюда, то отсюда, то — что ты тут круги нарезаешь? Попробуй догадайся, до чего он там уже додумался. Хотя чего гадать, надо поговорить, как он сказал. А потом поскандалить и помириться, раз уж хочет попробовать, то мне тарелок не жалко.
Минут через пять я начала переживать, что Леша не по нужде вышел, а ушел куда-то. И меня охватила паника, что он уехал. Оставил меня тут одну! Настя не в счет, она, скорее всего, опять с Димкой воюет где-то.
Я уже выползла из-под одеяла, скривившись от того, что нужно напяливать на себя чужие вещи, когда услышала голоса за дверью.
— А я говорю, что невозможно через полчаса после заражения свалиться с температурой! Инкубационный период сутки минимум!
— Вам что, сложно посмотреть?
Дверь распахнулась, и тут же включился верхний свет, ослепив меня, но Свету и Лешку в дверях я заметила, прежде чем снова спряталась под одеяло. Он решил, что я болею? А я-то подумала, от моего нытья сбежал куда подальше. Света подошла ко мне и, потянув одеяло, приоткрыла лицо, глядя на зареванную меня, приказала Лешке:
— Иди, там на кухне бульон для тебя баба Люба притащила, поешь. А мы тут сами разберемся, без ассистентов!
— Я хочу… — начал возражать Лешка, но Света его быстро приструнила.
— Все свои «хочу» жене покажешь, мне ни к чему. Брысь отсюда, заразный!
— Ушел, вылазь, плакса! — прилетело и мне. — Не помирились?
— Не успели, он за подмогой убежал. А как я выгляжу? Ужасно, да?
— Знаешь породу кошек Коби? С огромными глазами и черной подводкой вокруг? Только у них голубые глаза, а у тебя зеленючие.
Немного представив себя со стороны в таком описании, вдруг поняла, что выгляжу как ведьма. Красивая, блондинистая ведьма. Надо приворожить кое-кого, пока я в таком виде!
