проникает глубоко в грудь. И травит. Как ядом. Что разливается по всему телу. Убивает. — Как тебе на свободе?
Его взгляд, до этого сконцентрировавшийся на моём лице скользит на шею. На открытое декольте.
И делает стремительный шаг вперёд. Шумный. Оглушающий. Давящий на нервы.
Я в панике отстраняюсь и утыкаюсь в стену.
— Нормально, — выдавливаю из себя. Вытираю слёзы тыльной стороной ладони. И хочу кричать. Потому что Волков подходит ко мне, поднимает руку, а я рефлекторно сжимаюсь. Зажмуриваюсь, боюсь, что он сейчас ударит. Как и всегда. Больно. Хлёстко.
Но вместо удара опускает ладонь на щеку.
Я медленно и не веря взмахиваю ресницами. Поднимаю взгляд с чистого пола на бездушное и знакомое лицо. Встречаюсь с тёмными синими глазами, убивающие одним своим существованием.
— Не бойся, солнышко, — подозрительно милый тон напрягает. — Я не злюсь за твой побег.
— Правда? — спрашиваю с надеждой. Добавляю немного радости.
— Конечно, — слегка гладит по щеке. Но всё это — обман. Смотрит он холодно. Со сталью в синеве. — Ты была напугана. Разбита. Ничего. Не стой в дверях, здесь дует. А ты совсем… Раздета.
Он снова впивается взглядом в мою шею. Где красуются ненавистные мне засосы. Не от того, что их оставлял Арчи. А для чего. И перед кем. Знал, что я поеду к Волкову. И оставлял их. Намеренно. Для него.
Слава тянет меня за собой, а я со страхом отхожу от двери.
Быстро осматриваюсь, разыскивая предмет защиты. И разочарованно выдыхаю, даже не думая, что могу привлечь к себе внимание.
В комнате пусто. Три стены и вместо одной — стекло. Скорее всего, за ним кто-то стоит. И контролирует всю эту ситуация. Возможно. Или я просто хватаюсь за призрачную надежду. Которой нет.
Но я не сажусь. Волков не даёт. Прижимает меня ягодицами к столу, нависает огромной тенью. Я на его фоне как муравей. Маленький, беспомощный.
Его пальцы резко впечатываются в мою челюсть и сжимают.
— Я скучал по тебе, — опасно тихо проговаривает. — И я верну тебя домой. Тогда мы поговорим более открыто, малышка. Ты же хочешь домой?
Слова Арсанова бьют в голове. Отравляют, как и Слава. Потому что я должна сделать так, как он сказал. Вызвать жалость.
И я плачу сильнее. От того, что боюсь.
И тут же обнимаю Волкова. И чуть ли не кричу, перебарывая себя:
— Спаси меня. Спаси от него! Мне так страшно… Прости, я была такой дурой. Только забери меня от него, забери…
Смотрю в его глаза и плачу. А он опять ледяным взором окатывает так, будто выливает холодную воду мне на голову.
— Что он с тобой делал, Диана?
Он отпускает меня, ведёт ладонью по щеке. Шее. Обводит каждый засос. Скользит вниз по груди. Задевает сосок, который абсолютно не реагирует на его ласку. По животу.
Останавливается на талии. Скользит ещё ниже.
— Расставь ноги.
Я цепенею под его бездушным приказом.
— И отвечай на вопрос.
— Я не могу… — всхлипываю. — Он сказал мне, чтобы я не позволяла тебе меня трогать. Слав, я боюсь… Я не знаю что делать!
Его ладонь продолжает скользить вниз.
А меня только сильнее бьёт нервной дрожью.
— Расставь ноги, Диана, — рычит. Раздражается. Потому что не слушаюсь.
А я не могу. Взять и сделать это.
За что и получаю.
Волков второй рукой впивается в мою шею и опрокидывает меня на стол.
Врезается той ладонью, что чётко шла вниз в моё бедро.
Я бьюсь затылком о стол и вскрикиваю. Ладони сами обвивают его запястье и пытаются отстранить.
Он душит меня! Перекрывает кислород!
Не могу вдохнуть желаемого воздуха, отбиваюсь ногами.
А Слава наклоняется и шипит мне в губы:
— Он трогал тебя. А имел? Трахал? Только рот или побывал в тебе?
Я молчу. Не могу сказать и слова. Только задыхаюсь, бьюсь израненной птицей на земле.
Вместе с воздухом мне обрубают и крылья.
Арсанов сказал, что Слава не сделает мне больно. Но почему в глазах темнеет? Пальцы холодеют, а лёгкие горят?
Почему мне больно?
— Диана! Ты ещё девственница??
Хриплю, слышу слова не чётко. И даже пропускаю звук резко распахнутой двери.
В следующую секунду я глотаю жадно воздух и держусь за шею, на которой потом наверняка останутся синяки. Откашливаюсь, и не верю в то, что ещё живу.
Волкова оттащили. Кто-то его убрал с меня! Но… Но поздно.
Всё тело трясет. Слёзы текут по щекам, а лёгкие горят от недостатка кислорода.
Я поворачиваю голову и смотрю на Арсанова, прижимающего Волкова лицом к стене.
— Я тебя предупреждал, — зло чеканит ему на ухо. — У нас был уговор. Как только тронешь её — время истечёт. Сам виноват.
— Пошёл нахуй! — выплёвывает и смеётся. — Ты мне её отдашь!
— Отдам, — соглашается с ним. И ком в горле встаёт. Органы словно работать перестают. А кровь в жилах останавливается.
Что он такое говорит? Я перед ним кричу Славе, чтобы он забрал меня. Спас. А он так просто говорит, что отдаст меня?
— Когда вернёшь мне Еву.
— А-а-а, девчонка та, — ржёт. — Нет у меня её! Нет! Была бы — давно шлюху выкинул! А невесту я свою себе верну. А тебя закопаю, Арсанов. За-ко-па-ю!
— Обязательно. Но сначала наш уговор.
И опять мерзкий гогот проникает в уши.
— Та девчонка… Найдёшь — забирай, ахахаха. Я её арабам продал! В Каире! Она небось уже в борделях члены полирует. Твой, Арчи ей обработать в два счёта! Опыт имеется!
Арсанов меняется в одну секунду. Сильнее вжимает Волкова в стену. И воздух вокруг накаляется. А голос становится таким страшным, что даже я покрываюсь мурашками.
— Ты сам только что себе могилу вырыл, чмо, — я спрыгиваю со стола и делаю шаг назад. Отчего-то Арчи я боюсь сейчас
