на шее, и от ее сладких тяжелых духов затошнило еще сильнее.
Отодвинул от себя жену и удобнее перехватил спортивную сумку.
— А у нас ничего нового, — продолжила щебетать она, не замечая, что я вот-вот сорвусь и пошлю ее. Подальше. По телефону с подружками трепаться. — Дети учатся, я работаю…
— Где? — усмехнулся. Иду медленно, нога болит адски.
— В салоне, — Жанна ответила таким тоном, словно она, правда, работает. А не заезжает на пару часов после обеда показать новое платье. — Милый, давно мне пора было отойти от домашних забот и обязанностей. Я как вышла в салон — прямо расцвела.
Покосился на жену.
Яркий макияж, облитые лаком жесткие волосы, драгоценности переливаются, как гирлянда на ёлке.
— Плюс, пока тебя не было — нам помогал Артур.
— Кто? — даже остановился, услышав имя бывшего друга.
Артур.
Он меня машиной переехал, он меня убить мог.
— Как он помогает? — развернулся к Жанне.
— Ну как? Приходит в гости, занимается с Максимом компьютером, — растерянно пояснила Жанна и хлопнула накладными ресницами. — В чем дело-то? Вы же друзья.
Промолчал. Медленно двинулся в сторону выхода.
У Жанны в голове пусто, там звон. Что-то объяснять бесполезно, да и не было такого никогда — откровенностей между нами. Проще бармену, что коньяк мне наливает пожаловаться на жизнь.
Чем обсуждать важные вопросы со второй половиной.
— Еще что? — спросил, останавливаясь и отдыхая, едва ли не на каждом шагу. Врач предлагал мне первое время походить с палочкой, нагрузку на ногу сейчас давать нельзя.
Но в моем возрасте, с палочкой — это чертовски неприятно. Нет, ни за что.
— Еще я скучала, — Жанна взяла меня под руку.
Вместе вышли на парковку.
Со всеми этими клиниками и операциями я и не заметил, как наступила весна. На ярком солнце снег тает, искрится, слепит глаза.
Спустил с макушки солнечные очки. И, прихрамывая, двинулся к машине Жанны.
— А вон и Артур, — прочирикала она. И ткнула пальцем с длинным желтым ногтем в черную машину, припаркованную неподалеку от ее авто. — Тоже за тебя переживал, милый. Ты нас всех так напугал той аварией.
Сощурился, рассматривая Каренина — тот загасился в салоне. На стекле тонировка, и я вижу лишь его силуэт.
А уже чешутся руки.
Посмотреть, значит, приехал. На то, что сделал. И как я тут ковыляю.
— Здесь жди, — бросил Жанне. И, медленно, стараясь от боли абстрагироваться, двинулся к его машине.
Открылась дверь. Артур выбрался на улицу и тоже сощурился на слепящем солнце. Шагнул мне навстречу.
— Операции, говорят, прошли успешно, — сказал вместо приветствия. Остановился напротив, руки не подал.
Я бы и не пожал.
— Ногу собирали по частям, — кивнул. — Теперь одно бедро шире другого.
— Ты не фотомодель, — Артур опустил взгляд на мои брюки. — Карьеру я тебе не испортил.
— Ты машиной меня переехал.
— Я помню.
Замолчали.
Гудки клаксонов, чужие разговоры, музыка из динамика и бодрый голос, приглашающий в забегаловку перекусить фаст-фудом — это всё стерлось, но остался бывший друг.
Которому, если бы не моя слабость, я сейчас от души набил морду. Чтобы красная кровь в белый снег. Чтобы он ползком в машину вернулся.
— Я ее смерти не хотел, — сказал зачем-то, хоть и нет уже никакой разницы, он меня чуть следом за сестрой на тот свет не отправил. И даже если в ногах валяться будет — прощения не вымолит, я не всепрощающий бог.
Он виноват передо мной. Больше, чем я перед ним.
— Этого все равно мало, Шварц, — сказал он после паузы, отступая к машине. — Я не остановлюсь.
— Артур, — шагнул на него. — Теперь у нас два варианта. Первый — забываешь о моем существовании. А я о твоем. Живи своей жизнью. Не отсвечивай рядом со мной. Это самое оптимальное.
— А второй? — он открыл дверь, но в салон не сел, локтями в джинсовой куртке оперся на порог.
— А второй не такой радужный, — поднял очки на макушку, уперся в него взглядом. — Если ты еще раз, хоть в чем-то, мне помешаешь. Я тебе клянусь. Мы перестреляемся.
Он усмехнулся. Пальцами побарабанил по двери. Сел за руль. Сморщился. И выплюнул на прощание.
— Значит, второй вариант, Макар. Меня он устраивает.
Артур
Народу в баре мало — основная часть посетителей свалили в соседний зал. Там басит музыка и темно.
Здесь светлее, особенно возле стойки. Там сидит Макар.
И цедит коньяк.
— Двойной виски, — заказал бармену и приземлился на соседний табурет.
Макар и головы не повернул, словно не прошло столько лет, и мы как раньше встречаемся в баре после работы.
Пропустить стаканчик.
— Нашел беглянку? — спросил, когда бармен поставил передо мной спиртное. Трубочкой размешал лед, и кубики стукнулись в стеклянные стенки. Отпил.
Макар тоже.
— Нашел, — ответил Шварц, не поворачиваясь. — Дома сидит. Думает над своим поведением. А что?
Он уставился на бутылки, что громоздятся на полках за стойкой.
— Ничего. Просто она была у меня. И мы хорошо проводили время. А потом…
— Заткнись, Артур, — он, наконец, обернулся.
В темном взгляде нет злости на меня, только усталость. Лоб собран складками, и у глаз залегли морщины, сейчас он выглядит старше, чем на самом деле есть.
Макара заеб*ли.
Странно, но я не злорадствую, годами ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть — это, наверное, сложно. В какой-то момент понимаешь, что нет его больше — гнева. Но по инерции продолжаешь делать то, что задумал, мстить. Иначе утратится смысл жизни.
А как жить без смысла, зачем?
— Зачем она тебе? — спросил не то, что собирался. Стукнул своим стаканом по его, стоящему на столе. Глотнул. — Это же для тебя просто игра.
— Игра, — он согласился. — В какой-то мере.
Помолчали, и я невысказанное им додумал сам.
Если бы не подставил Эмму тогда, что она в доме Шварца только по моей указке, рядом с ним тоже поэтому — чтобы докладывать мне.
Может быть, он относился бы к ней иначе. Серьезнее.
А теперь задета его гордость.
Это я всё им перечеркнул.
И не жалею, утихла ярость, но счастья заклятому другу я по прежнему желаю лишь на том свете.
— Отдай ее мне,
