Так-то я могу выражаться и погрубее, что скажешь?
Его улыбка стала шире и прорвалась смехом.
— Лучше держаться привычного. Не хотелось бы, чтобы люди решили, что ты наквасилась или еще что.
— Боже, нет. — Она допила воду и поставила стакан в раковину. — Полагаю, следует воспользоваться тем, что сегодня я чувствую себя нормально.
Она открыла посудомоечную машину и достала чистые тарелки. Таннер подошел помочь, и вдвоем они быстро справились с заданием.
— Ладно, мне пора. — Он взял с кухонного стола свои ключи. — Когда у тебя следующий прием в Сан-Франциско?
— В эту среду. Я езжу каждую неделю. — Натали постаралась не выдать своего удивления. — А что?
Он пожал плечами и потер подбородок:
— У меня есть кое-какие дела в городе. Я тебя отвезу.
— Ты меня отвезешь? Таннер, в этом правда нет необходимости.
— Потому что в прошлый раз ты прекрасно съездила сама?
Что он задумал?
— Ладно, ты извинился. Можешь прекращать быть хорошим. Если бы ты не знал о моих проблемах, то до сих пор метал бы дротики в мою фотографию.
— Возможно. — Он надел темные очки и, звеня ключами, направился к двери. — Но на самом деле я не хороший. — Он обернулся через плечо, сдвинул очки вниз, открыв озорные глаза. — Просто мне всегда хотелось прокатиться на «ягуаре».
Только к полудню Таннер набрался мужества выйти из машины и пройти через парковку к корпусу экстренной медицинской помощи.
Он ненавидел это место. Ненавидел приходить сюда. Ненавидел запах. Ненавидел жалость, появляющуюся на лицах медсестер, когда он проходил мимо поста. Ненавидел, что Марни здесь.
Больше всего он ненавидел, что она не выпишется.
— Таннер. Вот это да. Где загорелось?
Он вскинул голову, столкнувшись плечами с мужчиной, чей голос совсем не хотел слышать сейчас. Вот так всегда.
— Это мама сказала тебе, где меня искать?
— Что? — Дэвид Грерсон сделал два шага назад и склонил голову набок. — Таннер, я не разговаривал с твоей мамой с прошлого воскресенья. Я навещал своего прихожанина.
— И Марни?
Дэвид пожал плечами и улыбнулся:
— Я всегда захожу помолиться с ней, когда бываю здесь.
— Зачем? — Таннер сунул руки в карманы. — Ее мозг мертв. Она тебя не услышит.
— Может и нет, но Бог прекрасно слышит.
— Значит, Он не слушает. Тут столько молятся, что моя сестра уже много недель назад должна была вскочить с кровати и выйти отсюда.
— Таннер. — Лицо Дэвида смягчилось. — Подождать тебя? Можем потом пообедать.
— Чтобы ты мне все уши прожужжал о том, что такова Божья воля, хотим мы того или нет, и мы должны принять ее, потому что Он лучше знает, и что еще? Ах да, это не моя вина. Вы все любите об этом упоминать.
Дэвид застегнул молнию своей бежевой ветровки и посмотрел на парковку:
— Вообще-то, я надеялся поболтать про цыпочек и баскетбол.
— Точняк. — Таннер едва не улыбнулся. — Только я вроде как занят. Сегодня праздник урожая.
— Ага. И я знаю, что до начала тебе там нечего делать. Приказ Хэла. Какая следующая отмазка?
Таннер отвел взгляд. Горе сдавило горло, мешая говорить. Приезд сюда каким-то образом выбил пробку, которой он так плотно заткнул бутылку со своими эмоциями. Минуту он сопротивлялся, но все-таки сдался.
— Чувак...
Дэвид был его лучшим другом с четвертого класса. Они играли вместе почти во всех командах. Вместе ездили в лагерь. Вместе собирали виноград. Вместе пришли к вере.
Вера Дэвида укрепилась. А Таннер... ну, его вера взяла паузу. Но это не пошатнуло их дружбу. После аварии с Марни Дэвид всегда был рядом, хотел этого Таннер или нет.
В горле запершило, на глаза навернулись слезы. Таннер сглотнул:
— Не думаю, что смогу.
Друг кивнул.
— Знаю. Но ты сможешь. — Дэвид закинул руку ему на плечи и развернул к дверям. — Мы сделаем это вместе.
Через некоторое время Дэвид оставил Таннера наедине с Марни.
Таннер почти не заметил, как друг выскользнул за дверь. Как только он вошел в палату Марни, стало трудно дышать. Трудно видеть.
Бледно-голубые стены маленькой, удобной, но стерильной палаты давили на него. На полочке напротив кровати были расставлены мягкие мишки и бесчисленные открытки, письма от детей и аккуратно раскрашенные рисунки Джени были приколоты к пробковой доске.
Первые пару недель постоянно приносили цветы. Через месяц перестали. Пару недель назад прекратились открытки. Прекратились звонки от доброжелателей с вопросами, могут ли они помочь хоть чем-нибудь.
Ничем.
Таннер стоял в ногах кровати и смотрел на сестру, надеясь, что она каким-то образом проснется и велит ему прекратить сверлить ее взглядом, как бывало в детстве.
В день после аварии явился их отец. Конечно, извинялся за Рэнса, объяснял, почему тот не смог приехать, спрашивал, не присмотрят ли они за детьми? Таннер чуть не взорвался. А кто, по его мнению, присматривал за детьми последние несколько лет, когда Марни переставала принимать лекарства, пропадала на несколько дней?
Она выглядела в точности так, какой он видел ее в последний раз. Тот визит вынул из него всю душу, так что он поклялся никогда не возвращаться. В тот день врач беседовал с ними, показывал последние анализы, сообщил им жестокую правду и спросил, готовы ли они принять решение.
Они не были готовы. С тех пор прошло два месяца. Таннер подумал, не слишком ли давит на маму, затягивая. Но он цеплялся за надежду, желая, как теперь понимал, невозможного.
И как только Марни не станет, им придется иметь дело с Рэнсом. Ничтожество, жалкое подобие мужчины и еще куча эпитетов, которыми он наградил бывшего мужа сестры. Если эта гнида хоть на минуту подумал, что заявится и заберет Джейсона и Джени, его ждет сюрприз. Таннер готов к бою.
— Привет. — Он накрыл ладонью скрытую одеялом ступню Марни. Сжал. Никакой реакции. Он обошел кровать, придвинул стул и взял безвольную руку сестры. — Что бы ни случилось, я позабочусь о детях, Марн. Обещаю.
Палату заполняло пиканье аппарата искусственного кровообращения и медленный сосущий звук аппарата искусственной вентиляции легких, они давили на него, сжимали горло, как будто хотели забрать его жизнь в обмен на ее. Таннер выровнял дыхание и заметил в темных волосах Марни несколько седых прядей.
В этом году ей исполнилось бы тридцать. В
