– Не приведи Господь! – сочувственно сказал Серебряков и, завидев идущего к столу из танцзала Обнарова, коротко извинился и поспешил навстречу.
Рукопожатие было крепким, дружеским.
– Ты, говорят, звезду с неба привез? Покажи.
Но «звезда» в сопровождении осмелевшего оператора Славы Сизова ускользнула в полутемную пестроту танцевального зала.
– Однако! – прокомментировал Обнаров, с интересом провожая взглядом пару. – Кто это?
– Ашвария Варма. Режиссер из Болливуда.
– Как этот бриллиант оказался на нашей помойке?
– Красавица, правда?
– Слюнки так и текут. Кстати, на мою жену чем-то похожа. Пойду, посмотрю.
– Костик, это не для женатых.
– Хоронить-то меня не надо.
Понаблюдав с минуту, как неуклюже, точно большой русский медведь, топчется рядом с красавицей пьяный Слава Сизов, Обнаров что-то сказал гитаристу и пошел на танцпол. Тут же мелодия сменилась красивым блюзом. Обнаров положил руку оператору на плечо.
– Славик, Жановач произносит тост в твою честь. Иди, друг, тебя ждут, – и уже даме: – Позвольте вас пригласить.
Она танцевала прелестно. И пахла прелестно. Обнаров с удовольствием ловил легкий аромат ванили и экзотических цветов, смешанный с нотками индийских пряностей. Совсем рядом он видел ее прекрасные черные глаза. Он чувствовал, как вздрагивали ее бархатные ресницы, как она вся трепетала при нечаянно близком соприкосновении их тел. Он видел, как чувственно, страстно приоткрывались ее губы в ответ на его близкое, неровное дыхание. Он отчетливо понимал, что еще чуть-чуть, и у него закружится голова. Он остановился. Блюз плыл сам по себе, нота за нотой, а он стоял в толпе танцующих и, не скрывая восхищения, любовался ею.
Льющийся цветным калейдоскопом в такт музыке свет мигающих лампочек то замирал на ее лице, то освещал его вновь. Это мешало насладиться, мешало рассмотреть, мешало сосредоточиться на главном.
– Где я смогу увидеть вас снова? – почему-то вдруг охрипшим голосом произнес Обнаров. – Я обязательно, непременно должен вновь увидеть вас.
Она отстранилась и с легким поклоном пошла прочь. Ее и Серебрякова Обнаров догнал уже в дверях.
– Кирилл, что происходит, куда вы? Я ее чем-то обидел?
– Ночь на дворе. Ашвария устала. Весь день на ногах.
Серебряков поднял воротник куртки и нехотя вышел на крыльцо, в стужу и метель.
– Что до меня… – он обернулся, улыбнулся. – Я бы с удовольствием попил с вами водки. Ладно, бывай! – он хлопнул Обнарова по плечу. – Кстати, я снял ей квартиру в твоем доме.
– Возвращайся. Я отвезу ее.
Светофор им долго не давал зеленый.
Обнаров нервничал. Это было совсем на него не похоже: он собирался с нею заговорить, но не мог подобрать нужных слов, он хотел приблизиться к ней, прикоснуться, но не мог придумать повода. Он сидел, точно истукан, и был противен сам себе. Оставалось нервно барабанить пальцами по рычагу переключения передач, что он и делал.
Вдруг ее невесомая рука легонько погладила его кисть.
– Вы не можете найти путь? Есть навигатор.
Обнаров поймал ее руку, поднес к губам, поцеловал сначала пальцы с острыми черными ноготочками, потом ладонь. Она не возражала.
– Я действительно сбился с пути.
Обнаров принял вправо и включил «аварийку».
В неверном свете уличных фонарей он всматривался в ее лицо.
– Ашвария, вы удивительная. Я никогда таких, как вы, не встречал.
Она кивнула.
– Это цвет кожи. Русские белые. Мало солнца.
Обнаров вновь не сдержал улыбки.
– Это точно. Солнца у нас мало. И это отражается на мозгах.
Она попыталась перевести, наконец, сдалась.
– Не понимаю.
– Я тоже.
Он склонился и осторожно коснулся губами краешка ее губ. Она не прогнала. Ее губы чуть дрогнули, раскрылись. Он чутко поймал этот намек. Он стал вдруг отчаянно смелым.
Они целовались безудержно, страстно. Влечение, точно лавина, накрыло обоих, закрутило, лишило рассудка.
– Едем к тебе. Я прошу тебя. Ашвария, я умоляю тебя! Я…
– Улица Севанская. Дом я покажу.
В лифте они опять целовались. Эта женщина, точно дурман, пьянила его. Он шалел от ее губ, от запаха ее волос, от ее хрупкой нежности. Он был на грани взрыва. От желания он перестал что-либо соображать.
Дверь в квартиру волшебным образом отворилась, и они оказались в его прихожей.
– Куда ты? Что ты? – не понимая, что происходит, зашептал Обнаров.
– В машине он хочет. В лифте он может. А дома? Жена уже не вдохновляет! – на чистейшем русском языке голосом Таи вдруг сказала Ашвария и дала ему звонкую пощечину.
Он не уклонился. Прислонившись спиной к входной двери, он стоял точно в прострации, потом медленно сполз, сел на пол, согнулся и обхватил голову.
– Да не переживай ты так, Костик. Это грим хороший, профессиональный. На ночной улице и в танцзале смотрится вполне натурально. Ольге Беспаловой спасибо, классного гримера нашла. Только волос жалко. Пепельный цвет мне больше нравился.
В тишине уснувшей квартиры Тая села на пол рядом с мужем, легонько толкнула плечом.
– Как насчет бреда о том, что «каждый имеет право жить так, как хочет, пусть и не совсем правильно по нашим понятиям»?
Он не ответил.
– Ты изменил мне со мной. Это изменой считается?
Он молчал.
Она легонько толкнула мужа плечом, спокойно и уверенно произнесла:
– Обнаров, если ты изменишь мне, я уйду от тебя. Без объяснений и сцен. Навсегда. Ты понял?
Он кивнул.– Вот когда я уйду от тебя, ты приобретешь право жить так, как хочешь, пусть и не совсем правильно по моим понятиям.
Время летело незаметно. Вьюжила зима, холодная и снежная, не в пример предыдущим. Метели разгулялись до удали. Несмотря на конец февраля, холод стоял немилосердный. Погода преподносила сюрпризы. Именно из-за «нужной» погоды зимние эпизоды фильма с рабочим названием «След» решили снимать не под Иркутском, а в родном и близком для киношной братии маленьком провинциальном городке Кашин пограничной с Московской Тверской губернии. Старинные особняки и торговые ряды базарной площади идеально заменяли «старый» Иркутск. А снегу и здесь, в центральной России, было хоть отбавляй.
Поскольку Иркутск переместился в Кашин, съемочной группе не оставалось ничего другого, как последовать его примеру, а потому Константин Обнаров, исполнитель главной роли следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кирилла Зорина, уже неделю как жил в полевых условиях, деля время между съемочной площадкой, где артисты за съемочный день промерзали до костей, и люксом единственной в городе гостиницы «Русь», где за ночь все постояльцы тоже промерзали до костей, так как батареи отопления в гостинице были не теплее парного молока.
