С завтрашнего дня мы выпроваживаем нашего секретаря-какаду в непродолжительный отпуск, потому что все это время девчонка недосыпала, иногда забывала поесть, только чтобы сдать в срок отчет или очередную объяснительную.
– Я не устала, – пытается спорить Лиля, изучая подписанный мной накануне приказ, но я жестом прошу ее замолчать.
– А я не хочу, чтобы меня привлекли за жестокое обращение с сотрудниками, – щелкаю упрямую девчонку по носу и обрываю дальнейшие возражения уверенным: – я в состоянии отнести счета в бухгалтерию и забрать рубашки из химчистки. А кофе мне сделает Макс.
Лиля фырчит и бормочет, чтобы мы не сломали кофе-машину, но подчиняется. Любовно протирает салфеткой монитор своего новенького компьютера, складывает стопочкой десяток ежедневников и просит меня присмотреть за Новиковым, потому что «он слишком много пьет». Я с серьезным выражением лица заверяю Лилю, что «Максима» выживет в ее отсутствие, и скромно утаиваю, сколько литров водки влезало в Макса в лихие студенческие годы.
В кои-то веки все идет по заранее намеченному плану, и ничто не мешает мне подбить немногочисленные хвосты и забрать из салона Лизу, чтобы к шести успеть к Григоричу на юбилей. Правда, ее облегающее платье кремового цвета с шифоновым хвостом-шлейфом всю дорогу привлекает мое внимание и так и провоцирует стянуть с Истоминой мерцающую блестящую ткань и опоздать к началу застолья.
– Сашка, привет! Как сам? – широкоплечий шкаф в тесной белой футболке ловит меня у самого входа и стискивает в стальных объятьях. Пока я пытаюсь узнать в возмужавшем качке тощего Егорку, вечно страдавшего от нехватки веса.
В просторном светлом зале очень много знакомых лиц, часть из которых я прекрасно помню либо по спаррингам, либо по соревнованиям. В дальнем углу собрались другие тренеры и кто-то из судей, а рядом с официантами суетится прилетевшая из Москвы дочка Вронского. И на душе становится радостно от осознания того, сколько людей любит и уважает Григорича, когда мне на плечо ложится чужая ладонь.
– Волков, со спутницей своей познакомишь? – медленно поворачиваюсь, узнав голос бывшего лучшего друга, и с неприкрытым пренебрежением смотрю ему прямо в глаза. – О, так это же наша Лизка!
– Ваша? – скептично хмыкает Лиза и, мягко удерживая меня за талию, приподнимается на цыпочки и небрежно роняет: – тебе напомнить, Филатов, в какому году крепостное право отменили?
Я знаю, насколько непробиваемой и колючей может быть Истомина, поэтому не удивляюсь, что Глеб тушуется под ее насмешливым взглядом, разбирающим его немного обросшую жиром тушку на косточки. Он мучительно пытается придумать что-нибудь остроумное, но терпит неудачу и, почесав небритый подбородок с четырехдневной щетиной, удаляется. Под предлогом, что ему срочно нужно достать из машины подарок для Григорича.
– Фантастические твари и где они обитают, – емко характеризует моего бывшего одноклассника Лиза и в один миг преображается из порядочной занозы в маленькое светящееся солнце.
А все потому, что близняшки-Вронские врезаются в нее с двух сторон и крепко вцепляются в шифоновый подол ее нарядного платья. Сероглазые монстрики с кудрявыми локонами-завитушками соломенного цвета выливают на нас буквально тонну своего детского обаяния и не хотят ни на секунду отлипать от Истоминой. И, честно признаться, я прекрасно их понимаю, ведь из множества окружавших меня женщин я тоже выбрал ее.
– Дедушку потеряли? – Лиза присаживается на корточки и с нежностью заправляет растрепавшиеся волосы одной из сестер за ухо. Подмигивает другой и вытирает с гладкой розовой щечки остатки сливочного крема.
– Он играет с нами в прятки. Поможешь его найти? – мелкие доверчиво глядят в красивые Лизины глаза, ставшие еще больше из-за дымчато-серого макияжа, и я залипаю вместе с ними, споткнувшись о мысль, что дети рядом с Истоминой смотрятся более чем гармонично.
– Конечно, – серьезно кивает Лизавета и, протянув близняшкам руки ладонями вверх, поднимается, одними губами произнеся: – не теряй.
Ну а я любуюсь изящным хрупким силуэтом Истоминой, уверенно прокладывающей себе и мелким дорогу в толпе гостей, и не замечаю, как ко мне подплывает Лебедева. Перебрасывает через плечо огненно-рыжие волосы, закусывает пухлую нижнюю губу и демонстративно поправляет болтающийся на запястье браслет, который я дарил ей на день рождения.
– Сколько лет, сколько зим, Саша, – мурлыкает она и картинно изгибается, пока я пытаюсь найти в этой холеной, стильно одетой женщине ту, что когда-то любил.
– Здравствуй, Марин, – я не испытываю к ней ровным счетом ничего, кроме едва различимого осадка разочарования. Да и тот исчезает, стоит мне только разглядеть Лизину макушку в толпе.
– Мне жаль, что у нас не получилось, Саш, – опустив ресницы, шепчет Лебедева и фальшиво, как я уверен, давит из себя слезы.
– К чему этот разговор, Марина? Я не священник и грехи отпускать не умею, – приди она лет пять назад, возможно, беседа протекала бы в ином русле, но сейчас единственное, чего я хочу – так это прижать к себе Истомину и выпить бокал виски. Но никак не вытряхивать из шкафа покрывшиеся пылью скелеты.
– А Глеб до сих пор меня к тебе ревнует. И обижается, что я фамилию его не взяла.
Неизвестно зачем продолжает вываливать на меня ненужную информацию Лебедева и, не добившись никакого отклика, кокетливо роняет бретельку песочного атласного платья, скользящую вниз по алебастрово-белому предплечью.
– Волков, отвали от моей жены, – разгневанный супруг возвращается в лучших традициях анекдотов, я же не имею ни малейшего желания участвовать в этом театре абсурда. Но Глеб считает своим долгом вылить на меня годами копившуюся ярость и желчь: – одну девушку не удержал, и другую не удержишь. Накувыркается с тобой Истомина и улетит обратно в Москву. Потому что, по сравнению с Меньшовым, ты просто среднестатистический неудачник.
Я отшагиваю, ощущая внезапную нехватку кислорода, и силюсь объяснить самому себе, почему нелепые злые слова достигли цели. За пару мгновений прокрутили в мясорубке внутренности и проели в груди дыру.
Долгое время я существовал прошлым и перемалывал останки неудавшихся отношений. Неустанно анализировал, что я сделал не так, раз моя девушка ушла к лучшему другу, и гнал от себя даже самые незначительные намеки на что-то серьезное. И только с Лизой я вновь начал отогреваться и медленно, но верно избавляться от сонма заморочек и бушующих внутри демонов. Которые одним махом вернул бывший некогда самым близким человек.
Впервые я не нахожусь, что возразить и куда послать Глеба вместе с его умозаключениями. Копаюсь в себе и не вижу, что к нам подходит Лиза.
– Филатов, – поворачиваюсь на звук ее звонкого голоса, выдергивающего меня из бермудского треугольника сомнений, и никак не ожидаю, что она с ослепительной улыбкой сломает Глебу нос.
Бывший приятель отнюдь не грациозно шлепается на пятую точку и неуклюже скользит по натертому паркету, потому что удар Истоминой ставил сам Григорич, меня же накрывает ярким, навязчивым ощущением дежавю.
Глава 38
Александр, девять лет назад
– Я постепенно влюбляюсь в тебя,
– прошептал он, глядя ей в глаза.
– Это из-за мая, который только что
был здесь. В мае все влюбляются, но к
ноябрю чаще всего обо всём забывают.
(с) «Бикини», Януш Вишневский.
– Марин, греть ничего не надо. Я ужинать не буду, – бросаю на тумбу потертую коричневую косуху и иду в ванную смывать с себя тяжелый день, двенадцатый по счету. За полтора года после армии я еще не успел крепко встать на ноги, так что приходится мотаться между двумя работами, по утрам примеряя на себя костюм менеджера-продажника, а по вечерам переоблачаясь в грузчика.
– Почему? – раздраженно гремит посудой Лебедева, а я, при всей своей любви к ней, мечтаю, чтобы она замолчала хотя бы на пятнадцать минут. Перестала выедать мозг ложечкой и позволила расслабиться и насладиться тишиной.
