Ой.
А вот тут парочка обжимается.
А еще…
— Да чего ты так напрягся? Я же не сказал, что прямо сегодня мутить с ней буду, — гундосил парень, которого Демид за шею схватил и удерживал. — Я честный. Дождусь, когда ты ее на вольные хлеба выпустишь, тогда и предложу прокатиться.
Меня будто ледяной водой окатили.
Это про меня.
Этот урод говорит про меня.
Я резко торможу и втягиваю голову в плечи, приготавливаясь услышать о себе очередную порцию гадостей, но кулак Демида летит вперед так быстро, что у другого парня нет шанса еще раз открыть свой рот. Я зажмуриваюсь, и, когда открываю глаза, уже все закончилось. Урод валяется на полу, прижимая руки к лицу, и даже сквозь музыку я слышу, как он матерится. Демид уже стоит к нему спиной и что-то говорит Горской, которая почти плачет, но все равно вытаскивает из сумки телефон и передает его.
Демид, будто почувствовав мой взгляд, резко оборачивается. Его глаза гневно блестят.
Я знаю, что он не хотел, чтобы я все это увидела. Не хотел, поэтому и просил меня остаться с Арсом.
Но я не послушала.
И не жалею.
Наконец лежачий поднимается, и его тут же подхватывают под руки охранники.
Музыка замолкает.
— Расходимся. Оглохли? Разошлись все.
Демид отдает телефон Лизе и идет ко мне. Один из охранников пытается его остановить, но Покровский не обращает на него никакого внимания.
— Пошли, — берет меня за руку.
Я киваю.
Иду не оборачиваясь, но точно знаю, что Горская провожает нас взглядом.
Демид сжимает мои пальцы.
— Все нормально?
Я сглатываю, не в силах ответить. Почему вся эта фигня происходит именно со мной? Почему всем так запомнился этот дурацкий пост? Когда о нем забудут? Когда за моей спиной перестанут говорить гадости?
Черт.
Почему сейчас мне было так стыдно?
— Еля?
Я поднимаю голову.
— Все плохо. Ужасно плохо. Он говорил…
— Больше не скажет. И никто другой не скажет, — перебивает меня Демид, а затем накидывает куртку мне на плечи. — После сегодняшнего никто не посмеет и шага сделать в твою сторону.
Я не сопротивляюсь, когда Демид обнимает меня, поворачивая к себе так, что мы встречаемся взглядами.
— Злишься на меня?
— Не знаю. Нет, наверное. Я вычеркнула тебя из списка своих врагов.
Вижу, как Демид ухмыляется, поэтому и щипаю его за локоть.
— Не нарывайся. А то быстро опять туда вернешься. Кстати, что ты делал в телефоне Горской?
— М?
— Я видела, как она отдала тебе свой телефон.
Покровский задумчиво потирает светлую щетину на подбородке.
— Удалил старый пост и написал новый.
Наверное, мое лицо побледнело.
Ну, шок я точно испытала.
— И что же ты там написал?
— Не скажу.
— Серьезно? Детский сад какой-то. Я же все равно прочитаю.
— Вот и отлично. Завтра будем вместе читать. Сможешь на пары не ходить? Хочу забрать тебя и увезти куда-нибудь.
Внутри меня что-то разрывается. Проведем целый день вместе? Только вдвоем? Он и я?
— Уедешь со мной?
Ох!
Под таким дурманящим взглядом соображать трудно.
— Перестань так смотреть на меня.
Блин, так ведь и свихнуться можно. В один момент стать той, которая жизни своей без парня не представляет. Честное слово, очень трудно сопротивляться Покровскому.
— Как я на тебя смотрю? Как на самую красивую? Как на ту, которая сводит меня с ума уже несколько лет подряд?
Мы двигаемся к машине.
— Я хочу быть рядом. Кивни, и я прямо сейчас запихну тебя в багажник и тайком увезу в другую страну.
Становится смешно.
— Не знала, что ты такой романтик. А вместо цветов что? Кактус?
— Чтобы ты им в меня запустила? Ну уж нет. Начнем с чего-то мягкого. И ты так и не ответила на мой вопрос. Какие планы на завтра?
Мое сердце делает сальто, когда, не дожидаясь ответа, Демид наклоняется и целует меня.
Ох, теперь мне становится плевать на драку в клубе, на Горскую, на того козла, на завтрашнюю пару. На все.
Покровский отрывается и внимательно смотрит на мою реакцию.
Запрещенный прием, между прочим.
— Ладно. Согласна уехать с тобой. — Увидев победный блеск в его глазах, тут же продолжаю: — После пар.
Демид поморщился.
Я не могу удержаться от смеха. Этого человека я считала злым монстром? Да он же домашний кот.
— Домой?
Мы садимся в машину. Только здесь до меня начинает доходить, что Покровский-старший обязательно узнает о драке. Черт. Еще же мама. Как мы с Демидом можем вместе вернуться домой, если уезжала я с Вадимом?
— Сначала я зайду в дом, а минут через двадцать ты.
— Ты думаешь, что они будут ждать нас?
Пожимаю плечами.
— Кто знает?
Демид кивает.
— Потом проберусь к тебе в комнату.
О-о-о, это было бы прикольно. Но мысль о том, что кто-то увидит Демида, входящего ко мне в комнату поздней ночью, вызывает во мне какой-то ужас. Страшно представить, какой скандал устроят родители.
— Не вздумай, — угрожающе шепчу я.
Ох, ну зачем нарываться?
Демид ничего не отвечает, и я бросаю на него хмурый взгляд.
— Я серьезно. Если кто-нибудь увидит… Сам понимаешь, что будет.
— Ага, — коротко бросает в ответ.
Но через час, когда я уже собиралась ложиться спать, дверь открылась.
Эх, ничего он не понял.
— Что ты здесь делаешь? — шиплю я, хватая парня за руку, затягивая в комнату.
— Говорил же, что приду.
— А я говорила, чтобы не приходил.
В комнате темно, я даже ночник не успела включить. И это даже хорошо. Потому что я покраснела, когда мои пальцы оказались на голой груди Демида.
— Мне уйти? — растягивая каждое слово, протянул он.
— Нет!
Слышу смешок.
Прикусываю губу, когда Демид отходит от меня.
— Ты куда?
— Спать, Котова. Я спать. Ты идешь?
А у меня выбор есть?
— Пять минут, и ты уходишь. Пять минут. Не больше.
— Ага.
Так-с, мне надо прекращать верить в его «ага».
Я несколько долгих секунд разглядываю грудь Демида, на которой так удобно лежит моя голова. А рука… Ох, да-а-а-а. Если бы мои пальцы могли мурчать, то они бы сейчас выли в голос оттого, что им дали доступ к прекрасному прессу Покровского.
Какой реалистичный сон.
Я почти дрожу от восторга.
Голова кружится.
По телу прокатывается волна удовольствия.
Прижиматься к Демиду — лучшее, что со мной случалось за последнее время. Мне не хотелось просыпаться. Так бы и жила в этом раю мышц и упругих тел. Долго. Целую вечность.
— Увидела что-то интересное? — Демид приподнимает голову, выразительно смотря на меня. — Я бы не отказался от массажа.
Его голос сбивает меня с мыслей.
Почему он вообще говорит? Вместо разговоров Покровский должен еще сильнее прижать меня к себе, целовать и томным голосом шептать на ушко о том, как безумно любит и дышать без меня не может.
Какой, к черту, массаж?
— Хотя нет, — продолжает он, — Не смей двигаться. Я запрещаю тебе вставать. Целый день так пролежим, и пусть только кто-то попробует нас побеспокоить.
Я поджимаю губы.
— Блин, Покровский, ты даже в моем сне умудряешься командовать. Что ты за человек? Давай закрывай свой рот и исполняй все желания девчонок, о которых они стесняются говорить вслух.
Демид издает какой-то звук. То ли стон, то ли… Смех?
— Ты и правда думаешь, что я в твоем сне?
Его усмешка ставит под сомнение все, о чем я думала после пробуждения.
Я кусаю себя за руку.
Теперь я издаю стон, но уже от боли.
Демид взрывается смехом, когда я подпрыгиваю на кровати, как на батуте, и с ощущением, что у меня сердце вот-вот выпрыгнет из груди, прижимаюсь к стене.
— Ты не ушел, — не спрашиваю. Утверждаю. И голос у меня ну вообще не ангельский.
— Не успел.
Это уже хорошо. То есть он планировал, но не успел.
— Радуйся, что мама не пришла меня будить. Иначе лететь бы тебе со второго этажа вниз головой. А потом и мне.
