Одежду срывали по дороге до кровати. Уже к комнате мы были голые, лохматые и пышущие страстью. Я хотел, так хотел ее, поэтому не было сил на прелюдию. Вошел в нее под ее и мой протяжные стоны. Хорошо… именно то, что так не хватало.
Она кричала мое имя, я ее — рычал. Она царапала мне спину, я сжимал ее бедра до синяков… Первый раз мы кончили одновременно…
Пять минут на то, чтоб перевести дыхание и снова за дело.
Второй раз был нежный, долгий, незабываемый. Целовал… Целовал ее всю. Волосы, лицо, глаза, губы, скулы, шею, грудь, живот… погружался языком в ее мягкие складки и ловил такой кайф, от которого еле сдерживался. Вася в долгу не оставалась и буквально вылизывала мое тело. То как она делала минет…ммм… слов нет, чтоб описать мои чувства тогда…
Мы занимались сексом. Мы трахались. Мы занимались любовью. Столько всего мы переделали за ночь, что и жизни не хватит, чтоб описать это.
Уже ближе к утру уставшие, потные, но безумно счастливые, лежали в кровати и пытались отдышаться. Как уснули не заметили…
Проснулись к обеду.
— Черт, учебу всю проспала, — вздохнула Васька и плюхнулась обратно на подушку.
— К черту учебу. Я заказываю обед. Кто первый в душ?
Птичкину, как ветром сдуло с постели.
Поздно позавтракав или рано пообедав, мы сели смотреть какой-то фильм. Этот день был объявлен выходным.
— Вась? — позвал я Птичку, прижимая к себе ближе.
— Мм?
— Расскажи мне все…
Глава 33
Антон
После моей просьбы Вася напряглась. Молчала. Я не торопил и сам пытался успокоиться. Что-то внутри меня настойчиво взывало к внутреннему зверю.
— А что можно рассказать? Жила, как все. Почти. Влюбилась, как все. Почти. Потом беременность, аборт, бесплодие. Вот и все.
Глаза не поднимает, голос какой-то злой или разочарованный. А может и все вместе в нем.
— Посмотри на меня. — прошу ее.
Подняла свои глаза, а в них слезы. Я не хотел ворошить ее прошлое, не хотел доставлять ей боль, а для нее воспоминания приносили боль, я чувствовал. Понимал.
— Ты же знаешь, что мой отец, мне вовсе и не отец. Он мой отчим. — начал я рассказывать то, что знал только Шторм и то не во всех подробностях.
— Да, — прошептала Вася, не отрывая от меня своего взгляда.
— У мамы я второй ребенок. Ребенок не желанный. У меня есть старший брат, Леня, его отец мамина большая и единственная любовь в ее жизни. Я знал это с рождения, как и то, что мой отец ее огромная ошибка. Меня она тоже считала ошибкой и ненависть, что она испытывала к моему биологическому отцу, распространялась и на меня. Если бы папа не узнал о ее беременности она бы без раздумий сделала аборт и ни о чем бы впоследствии не жалела. Понятное дело я бы с тобой сейчас не сидел. Отец пригрозил ей, что если она сделает аборт, достанет мать из-под земли и собственными руками придушит. Он мог. Она испугалась и оставила меня. После в назначенный срок родила и хотела со спокойной душой сдать меня на руки папаше, но тот заставил растить меня до десяти лет. За это он полностью обеспечивал ее жизнь и жизнь ее старшего сына.
Я остановился, чтоб перевести дыхание, вспоминать детство совсем не хотелось, но была какая-то непреодолимая потребность в том, чтоб Вася тоже знала это.
— Кстати сказать, отец Лени на тот момент, когда мать по пьяни залетела от моего отца сидел в тюрьме, а через пару месяцев после этого умер от рака печени. Там человек был тем еще наркоманом и алкашом к тому же. Как мать его любила и усердно ждала из тюрьмы не понятно. Но, да Бог с ними. Так вот, забрать меня пришлось с собой. Леня, понятное дело, от меня не в восторге был. Избалованный увалень, с пятнадцати лет пошел по стопам своего папашки. Мать меня вообще ненавидела. Те десять лет я помню хорошо, но каждую ночь пытаюсь забыть, чтоб не видеть кошмаров.
Незаметно видимо для себя Птичка начала гладить мою руку. Я немного усмирил эмоции и продолжил.
— Лет до двух как то все было спокойно. Ну как спокойно, до этого возраста я себя и не помню, да и считаю жизнь спокойной потому, что отец проживал тогда в России и часто навещал меня. На мое содержание он не поскупился. Купил матери квартиру в центре города, правда, отписал на меня. Выделял приличную сумму ежемесячного содержания. Причем, настолько приличную, что хватало не только оплатить для меня няню, но и устроить в платную школу Леню. Мать не работала. Наверное, никогда. Папиных денег хватало на ее женские заскоки, в виде норковых шуб, сапог и туфель из натуральной кожи, я уж молчу про всякие брюлики, которыми она была обвешана с ног до головы.
Когда мне исполнилось три года, отец переехал жить в Америку. Конечно, он приезжал. Пару раз в год. И деньги продолжал отправлять. Все-таки бандит девяностых, который смог высоко подняться в нулевых. А еще и удержать все это в руках. Так вот, его внимания стало в разы меньше, матери, видимо, я окончательно надоел, что не мешало ей по полной пользоваться деньгами выделяемые на мое содержание. В сад меня не водили, некому было. В четыре года мне перестали нанимать нянь, потому что это лишние деньги непонятно куда уходили и меня просто оставляли одного. Я помню, мне было лет пять или шесть, мать тогда одела Леню, взяла за руку и вышла из дома, бросив лишь «Еда в холодильнике должна быть!» Услышал, как поворачивается ключ в замке и я остался один. На два дня. С батоном, какими — то смузи из травы и одним авакадо в холодильнике. Первые пол дня я плакал. Меня никто не слышал. Мама не пришла. После уставший я уснул. Проснулся от того, что захотел есть. Попробовал непонятное авакодо, выплюнул и принялся кромсать батон хлеба. Мне было жутко страшно. Я включил во всей квартире свет, телевизор. Так и прожил двое суток один. Вернулась мать, как не в чем не бывало, я кинулся к ней и попросил накормить меня, за что получил леща и пинок под зад от старшего братика.
После, такие вылазки стали ежемесячными. Меня оставляли одного в запертой квартире, иногда была еда, какие-нибудь бомж-пакеты или хлеб, даже как-то нарезка колбасы после посиделок маминых подруг осталась. Я боялся, боялся так, что стал заикаться и нервно дергать левым глазом. Это стало заметно. Мать стала меня ругать за это, думала, что я притворяюсь или шучу. Но чем дольше это происходило, чем больше она кричала и била меня, тем недуг становился заметнее.
Неожиданно приехал папа. Заметил и мое плачевное состояние в виде мелкого глиста от нехватки еды и витаминов находящейся в ней, увидел и мое заикание. И когда в очередной раз спросил, в чем дело, я не выдержал и, заплакав, рассказал, как со мной обращается мама. Помню глаза отца, помню его гнев, его несдержанность в тот день. Он подлетел к горе-родительнице и ударил так, что она отлетела к стене. Разбил ей и нос и губу. Влез Леня, за что тоже получил. А потом отец сказал матери: «Если мне сын еще раз скажет что-то подобное, если в следующий мой приезд он будет так же выглядеть или того хуже, я убью твоего старшего ублюдка у тебя на глазах». Он говорил про Леню. Мать ему поверила. Не раздумывая. Пока отец был в России нашел мне хороших специалистов, которые смогли восстановить и мою нервную систему и речь. Не до конца правда.
Папа уехал, а через месяц мама сломала мне руку за то, что я взял Ленину конфетку. Испугалась, конечно, и сама, но больше страха у нее в глазах было не за мою сломанную руку, а за последствия, которые ее ждали, узнай об этом отец. После инцидента с рукой она перестала меня трогать. Стала покупать еду, обычно что-то готовое, сама она не кашеварила. Даже коробка с витаминами ежемесячно кидалась мне на кровать.
В семь лет меня отправили в школу. В обычную, ни как у Лени — элита. Я отставал, отставал и сильно. Полгода ели протянул. Мать вызывали в школу, она орала на меня, но подойти и позаниматься либо нанять репетиторов не хотела. Все решил приезд отца. Он вновь наорал на мать, оскорблял, унижал, угрожал. Леня, поняв еще с первого раза, что этот дядя его сопли вытирать не будет, даже носа не высунул из комнаты. Меня устроили в элитную школу, со мной занимались куча репетиторов, я стал изучать не только русский, но и иностранные языки, хорошо давалась математика. К девяти годам я был умнее Лени, который к тому моменту заканчивал девятый класс. Зато он лучше меня различал названия алкогольных напитков и всякой дряни. Еще через полгода мать встретила отчима.
