Я ведь… Возбудилась рядом с ним. Верещала, что ненавижу, а сама… Чувствовала это жжение, покалывание. И лёгкость во всём теле.
А потом ещё и рыдала ему в рубашку.
Может, поэтому сейчас легко, но и неловко одновременно?
– Что-то не так? – спрашиваю аккуратно первая.
– Зачем мне твой пластырь?
На мгновение теряюсь, не зная, что ответить.
– Залепить царапину…
– Я ценю твою заботу, но… – он усмехается, будто смеясь надо мной. – Будь она на твоей щеке – её пришлось бы заклеить, а на моей… Зря переводишь ресурсы.
С чего бы это?
Мужчины не носят пластыри?
– Я единственный раз в жизни решила проявить к тебе заботу, а ты отказываешься? – спрашиваю с неким раздражением.
Собираюсь отпрянуть от него, но Амир поднимает руки, хватает меня за талию и быстро встаёт, сажая на стол. Своим поведением и этим действием вырывает из моего горла звуки удивления.
А глаза распахиваются, когда Саидов раздвигает мои ноги и вклинивается между ними. Непривычно и страшно. Почему страшно? Не знаю. Никого больше рядом нет. А его близость… пугает. Как огонь. Даже сейчас мне кажется, его тело горит, обжигая.
Его пальцы вплетаются в мои волосы и слегка оттягивают назад.
Теряюсь, тяжело дышу и не знаю, как на это реагировать.
– Не единственный. В машине, тогда. Не ты ли обрабатывала мне спину? – опять улыбается. – А заметила, что мы не ссоримся, только когда у нас обоих идёт кровь, а рядом воняет перекисью?
Киваю.
Забавное совпадение.
– Ради такого дела я готов получать увечья хоть каждый день.
И хоть его фраза звучит дико, неправильно и страшно, на мгновение ловлю это странное волнение. Он ведь может это сделать.
Я неосознанно опускаю взгляд на его стопы. Помню, какие они были… Вспоминаю те отпечатки ног на белой плитке.
Сейчас… Чуть лучше. Но я всё равно вижу эти красные следы.
А спина? Как она там?
Когда мы были на яхте, я старалась не обращать на это внимания. Пока мы плавали в бассейне, даже если у него и шла кровь – она наверняка смывалась водой, растворяясь в ней. А фильтры уже делали своё дело дальше.
И опять, не ведая, что творю – опускаю ладонь на его плечи. Вытягиваюсь, неосознанно прижимаясь к нему. Смотрю на спину, покрытую рубцами. Но больше всего меня привлекает бинт, прикреплённый лейкопластырем к спине.
Я помню. Оттуда было очень много крови.
Стекло зашло глубоко?
– Да ладно, Ева заволновалась? – по-доброму отзывается. Кажется, даже шутит. А я эту шутку в штыки воспринимаю.
– Мне просто стало интересно, – оправдываюсь и приземляю попу обратно на стол. – Подумаешь, помогла один раз. А это был последний.
Амир хмурится. Ладонь с талии пропадает. Думаю, отпустит, но нет. Через несколько секунд в губы утыкается что-то сладкое. Языком провожу, случайно касаюсь его пальцев.
И пугаюсь. Отстраняюсь, а он опять мне ко рту прислоняет!
Мармеладку!
– А ну ешь.
Я хоть уже и поела, и даже наелась… Приоткрываю губы и позволяю погрузить мармеладку в рот. И только потому, что та пахнет приятно. И кушать опять резко хочется.
Недовольно жую её, но тут же успокаиваюсь.
Ладно, опять вспылила.
– Хоть тарелку с едой теперь носи рядом. Если вдруг опять истерику закатишь – хоть заткнуть можно.
Я чуть не поперхнулась от его слов!
– Заткнуть?! – воплю возмущённо. И тут же шоколадная конфетка в рот погружается.
– Успокаиваемся, – звучит как приказ. – Сиди и жуй.
И я жую. Злюсь, смотрю на него волком, но конфетку уминаю с удовольствием.
– Всё, а теперь отпусти меня, – облизываю губы от шоколада, который только недавно касался моей кожи. Из-за кое-кого.
Но вот только Амир мою просьбу игнорирует. Хватка на волосах только усиливается, и я поднимаю на его лицо взгляд. Недовольно приоткрываю рот, чтобы повторить свою просьбу, но…
Сталкиваюсь с горящим взглядом.
– Амир? – сглатываю, сжимая ладони в кулаки. Становится немного страшно. Из-за заканчивающегося вмиг воздуха. Градус вокруг повышается, а сердце начинает биться ещё быстрее. – Отпустишь ме?..
Я не успеваю договорить. Слова тонут где-то в горле. А губы Амира накрывают мои. Внезапно, жёстко – набрасывается словно дикий зверь.
Амир
Смакую каждую секунду. Каждый миллиметр её губ. Прижимаю к себе и вкушаю эту сладость. Не только шоколада, но и её.
Не выдержал. Не смог.
Увидел язычок на её губах и как с цепи сорвался.
В себя вжимаю, наверняка пугаю её, но набрасываюсь как самый настоящий варвар. Хочу её. Прямо до боли в кулаках, паху и груди. Но вместо того, чтобы взять её сейчас – я снова пойду в душ.
Она будет проклинать меня за это изнасилование ртом. А это – именно оно. По крайней мере, уверен, Ева подумает именно так.
И эта мысль меня уже изрядно бесит.
Я всего лишь получаю своё.
Да, я эгоист.
Да, ей противно.
Но я хочу. Ещё и ещё. Забраться под это платье, схватить за краешки белья и дёрнуть вниз. Толкнуться к ней навстречу. Но нет.
Вместо этого как одичалый накидываюсь на её рот. Запретный, сладкий, лакомый. Настолько, что я чуть не опрокидываю её на столе. Сбрасываю пиалу с конфетами на пол и не замечаю, как та с треском бьётся о мрамор.
И только бьющие меня по плечам ладони приводят в чувства.
Опять отрываюсь на самом интересном.
И горю.
Опять она всё прерывает!
– Придурок!
Не понял. Отталкивает меня, выпрямляется, тяжело дышит. И тем самым сильнее возбуждает. Такая растерянная, растрёпанная, с блестящими глазами, влажными губами…
Да твою, сука, мать!
Кто тебя, Ева, родил вообще такой!
– Ты конфеты все рассыпал!
Чего?..
Смотрю изумлённо на Добровольскую, которая руками рот зажимает. Сама смотрит на меня в шоке. То есть всё, что её заботит – конфеты? Не поцелуй, не то, что мои шаловливые пальцы сами лезли к ней под юбку?
– И… – начинает. Взгляд взволнованный вниз опускает. – Ты на стекле стоишь.
Я сам смотрю на свои ноги и только сейчас понимаю, что… Да, на осколках стою. Я вообще боли рядом с Евой не чувствую.
Что я там говорил? Когда у меня кровь идёт, она спокойна?
Что же, проверим эту теорию.
– Стою, – киваю. – И конфеты твои рассыпал.
– Ну, Саидов… – шепчет. Со стола спрыгивает. И мой взгляд сам приковывается к её стопам, чтобы сама не наступила на осколки. Везёт – на чистый пол становится. – Умеешь ты всё… Испортить!
И вот к чему это она?
* * *
– И почему это делаю я? – бухтит, сидя на кровати. Грубо берёт мою ногу
