несмотря на его шутливый тон.
Когда передо мной опускается тарелка с дымящимся стейком, мне остается только гадать, как заставить себя съесть хотя бы половину. Вечер, начавшийся так прекрасно, превратился в самую настоящую пытку. Я отчаянно хочу вернуть себе хорошее настроение и поддерживать непринужденный разговор с Лениным отцом, но внутренние страх и скованность не дают мне этого сделать. Просто Виктория Константиновна так на меня посмотрела… С осуждением. Как на недостойного и беспринципного человека.
— Прекрати себя изводить, — звучит требовательный голос Бориса. — Ты работаешь на меня, так что нет ничего предосудительного в ужине.
Я киваю, пытаясь убедить себя в том же, но из головы никак не идет картина расширившихся глаз Лены, которая, сжимая трубку, слушает эмоциональную речь матери о моем предательстве.
— А почему вы расстались? — тихо спрашиваю я. — Помню, Лена так радовалась, говоря о том, что ее мама и папа снова сошлись.
— Так вышло, — отрезает Борис. — Я бы предпочел это не обсуждать.
Эти слова отдаются в груди тупым нытьем. Может быть, потому, что из его голоса пропало былое тепло. А может быть, потому, что Ленина мама в своем идеально сидящем костюме и с модной прической, выглядела, как ведущая новостей на центральном канале. Она всегда была эффектной, но Москва определенно добавила ей лоска, которым я похвастаться не могу. Что бы ни случилось между ней и Лениным отцом в прошлом, это причинило ему боль. Значит, он по-настоящему ее любил. Может быть, даже до сих пор любит.
— Будешь десерт? — спрашивает он, когда официант уносит мою едва тронутую тарелку. — Второй бокал вина не предлагаю.
— Нет, не буду. Извини, что веду себя так… — Я поднимаю глаза в раскаянии. — Ты пригласил меня на ужин, а я двух слов связать не могу. Просто я постоянно думаю про…
— Можешь не объяснять, — спокойно говорит Борис, и его тон вновь становится мягким. — Тогда предлагаю просто вернуться домой.
Я чувствую самое настоящее облегчение, когда он просит счет, и мы покидаем ресторан. Кто бы мог подумать, что свидание, о котором я могла только мечтать, так нелепо закончится. Мне необходимо немного времени, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. У меня ведь не было возможности подумать, как себя вести, если об отношениях с отцом лучшей подруги узнает моя или Ленина мама.
Дорогой к дому я пару раз пытаюсь заводить беседу, но не слишком удачно. Борис отвечает односложно, уйдя в собственные мысли. Возможно, обдумывает рабочие вопросы, утешаю я себя.
Когда Мерседес паркуется на своем привычном месте во дворе, меня заполняет волнение. Обнимет ли он? Поцелует ли? Страшно. В окнах на первом этаже горит свет, это значит, Лена в любой момент может нас увидеть.
— Приехали. — Одарив меня сдержанной улыбкой, Борис выходит из-за руля, оставив меня растерянно смотреть перед собой. Если еще пару секунд назад я не знала, хочу ли я, чтобы он меня целовал из-за угрозы быть замеченными, то сейчас, когда этого не произошло, испытываю огромное разочарование.
Выскочив из машины, я нахожу его взглядом.
— Все нормально? Просто ты…
— Все нормально, малыш. — Ленин отец смотрит на меня серьезно и, как мне кажется, немного устало. — У тебя был тяжелый день. Иди, отдыхай.
Он первой пропускает меня в дом и сразу же уходит к себе. Мне почему-то хочется плакать. Его «малыш» прозвучало совершенно по-другому: будто сейчас это слово действительно имеет отношение к моему возрасту.
Утром я просыпаюсь раньше будильника и больше не могу сомкнуть глаз. Ворочаюсь в кровати и по новой начинаю прокручивать наш с Борисом поход в ресторан. Если бы на месте Виктории Константиновны оказалась Лена, мне кажется, по одному взгляду на мое растерянное лицо, подруга сразу бы догадалась о моих чувствах к ее отцу.
За завтраком я дольше обычного ковыряю омлет в тарелке, не желая поднимать глаз во избежание расспросов от Лены. Подруга не любит молчать и бывает временами хуже рентгена.
— Опять допоздна не спала? — интересуется она, будто подслушав мои мысли.
— Угу, — без настроения отзываюсь я.
— Неужели учебники зубрила?
— Просто не спалось.
— Зато я спала как убитая. И с удовольствие бы прогуляла сегодня занятия, — Лена смачно зевает, откладывая приборы в опустевшую тарелку. — Давай, а? — подначивает меня.
— Никаких прогулов, — раздается строгий голос за нашими спинами, отчего мое сердце тут же замирает, а потом пускается вскачь. — Я против.
Перевожу глаза на Бориса и теряюсь, как вчера в ресторане, когда к нам подошла его бывшая жена. Ленин отец выглядит отдохнувшим и свежим. Одет в белую рубашку и темные брюки, словно модель с глянцевой обложки. В отличие от меня. Под моими глазами пролегли черные круги, а вид помятый и невыспавшийся.
— Я же пошутила, пап. Сейчас поедем, — весело отзывается Лена.
— Вот и умница.
Борис сдержанно кивает мне в знак приветствия, желает нам хорошего дня и направляется в прихожую.
— Пап, — окликает его Лена. — Виталий сказал, что застрял в пробке. Может, подбросишь нас с Соной до универа? Или нам такси вызвать?
Борис поднимает руку и смотрит на часы, после чего быстро кивает.
— Подброшу. А с машиной что?
— Вчера еле завелась, когда я собиралась ехать домой от друзей. Нужно в сервисный центр отогнать.
— Скажу Виталию, он все сделает.
Я смотрю на натянувшуюся ткань рубашки на его груди и снова представляю наш вчерашний ужин, вспоминая, каким расслабленным выглядел Борис, пока не появилась Виктория Константиновна.
Мы выходим с Леной на улицу и направляемся к седану ее отца. Я тяну на себя ручку двери, пытаясь справиться с сердцебиением и охватившим меня волнением. Еще вчера мы были с Борисом вместе, он не сводил с меня заинтересованных глаз, а сейчас словно все откатилось назад. Я это чувствую.
Сорок минут, которые мы едем до университета, Ленин отец не отнимает трубку от уха и с кем-то разговаривает по телефону. Следит за дорогой чуть прищуренным взглядом, выкуривает сигарету, когда мы попадаем в плотный поток машин, и совсем не обращает на меня внимания. Мне горько и обидно, но еще сильнее от того, что я ни с кем не могу поделиться своими переживаниями. И совершенно не понимаю, чем заслужила это безразличие.
— Спасибо пап,
